Юрген Флимм – интендант Берлинской Штаатсопер c 2010 года. В марте следующего года ему предстоит поставить «Орфея и Эвридику» Глюка на Пасхальном фестивале Даниэля Баренбойма. В его новой «Свадьбе Фигаро» вы не встретите ни перпендикулярных, ни перекрестных, ни амбивалентных смыслов, если, конечно, не считать переноса сюжета во времени из эпохи Бомарше в предвоенные годы XX века, кстати, возможно, в годы молодости родителей режиссера. Сам он родился в июле 1941-го. В опере нет ни намека на деструкцию – жанр комедии выдержан от начала до конца, причем ни в коем случае не в гэговых, а в нежно лирических тонах.

Со «Свадьбой Фигаро» современные режиссеры стали играть не так уж давно. Индикатором этих игр можно считать Зальцбургский фестиваль. В год 250-летия Моцарта режиссер Клаус Гут представил в Зальцбурге попытку сместить акценты с веселых на очень грустные, озаботить каждого персонажа проблемами, разумеется, на почве секса и немножечко любви. В том памятном спектакле Сюзанну пела Анна Нетребко, Фигаро – Ильдебрандо д’Арканджело, Графиню – Доротея Рёшманн, Графа – Бо Сковус. На минувшем Зальцбургском эту оперу ставил Эрик-Свен Бехтольф, и действие было перенесено, по словам рецензента, «в Англию времен "ревущих 1920-х"».

У Флимма и его команды – художницы-постановщицы Магдалены Гут и художницы по костюмам Урсулы Кудрны – чувствуется больше итальянского, возможно, даже в чем-то феллиниевского. Спектакль начинается с того, что все действующие лица выходят даже не на просцениум, а на дорожку между оркестровой ямой и зрительным залом, выходят с кучей чемоданов, чтобы поскорее оказаться где-то на морском побережье – отметить будущую свадьбу вдали от городской суеты. Действие оперы ведь длится всего сутки – так вот финальные «кадры» этой версии «Свадьбы Фигаро» и происходят где-то уже на рассвете, о котором красноречиво «говорят» яркие лучи предрассветных минут. Не потому ли и Сюзанна как вестница счастливого рассвета здесь оказалась рыжей? До сих пор ее делали чаще всего жгучей сексапильной брюнеткой. Хотя рыжий оттенок не мог не вызвать отдаленных ассоциаций и с клоунадой. Паясничал в спектакле Флимма и Граф – но этот скорее от отчаяния, от неспособности распутать клубок интриг. Наконец, и Графиня тоже добрую половину оперы носила маленький цилиндрик, будто заправская наездница. А театр Флимма очень ассоциативный, не всегда прямолинейный, если вспомнить, например, его постановку «Манон Леско» в Михайловском, где он намекал зрителям на золотой век Голливуда. В «Свадьбе Фигаро» был и намек на кукольность в дуэте девушек из IV акта, славящих торжество бракосочетания, – они выходили на просцениум и, подобно фарфоровым куколкам, заводили свою милую быструю песенку. Кукольность – суть механистичность, а потому несколько раз появлялся в спектакле проигрыватель (хотя и не патефон), на котором герои в надежде слушали затертые записи. Флимм прекрасно понимает, что он далеко не первый берется за будто бы заигранный сюжет на самом деле вечно юной оперы Моцарта. Возможно, в проигрывателе сказывалось проявление ностальгии режиссера, без сомнения выросшего на лучших записях «Свадьбы Фигаро».

Флимму важно, чтобы все герои обрели счастье, а потому он не сделал отрицательным никого – ни Марцелину, ни садовника Антонио, ни дона Базилио, словно давая понять, что все мы достойны своего счастья. Что до классических записей, то Флимму очень повезло с составом, который спел спектакль. Доротея Рёшманн – люксовая Графиня с большим стажем, голос ее звучал необычайно свежо, а чувственное вибрато забиралось в подкорку завороженных слушателей. Доротея – идеальная исполнительница этой партии не только благодаря богатейшему тембру и фантастическому владению голосом. У певицы есть еще прекрасное чувство юмора, самоиронии, что придавало создаваемому ею образу бесконечное множество смысловых оттенков. Ильдебрандо д’Арканджело на сей раз выступил уже в партии Графа. Он абсолютно незаменим с его феерической, обжигающей итальянской харизмой, не говоря о сногсшибательной сексапильности, при которой можно и не петь, а просто ходить и смотреть широко открытыми глазами. Вокал Ильдебрандо был безупречен. Но режиссер не дал ему сидеть сложа руки, заставив бегать, прыгать, приплясывать – словом, паясничать, словно грустно посмеиваясь над тем, как выродились дворянские манеры к ХХ веку с моцартовских времен. Пару Сюзанны и Фигаро подобрали с намеком на более юный возраст, чтобы подчеркнуть главную проблему оперы – метаморфозы любви в разные времена человеческой жизни. Исполнительница Сюзанны Анна Прохазка, правда, сопрано с большим исполнительским стажем. А вот щупленький интеллигентный эстонец Лаури Вазар был больше похож на трепещущего дебютанта, который, впрочем, великолепно передал психофизику трепетного жениха своим почти безвибратным баритоном.

Оркестр под управлением Густаво Дудамеля звучал воздушно, кротко, трепетно и корректно, будто боясь спугнуть то самое счастье, о котором мечтали герои оперы.

Фото CLÄRCHEN UND MATTHIAS BAUS © CMB