— Варсеник, как вы пришли к музыке? Возможно, ваши родители музыканты?

— Нет, мои родители не музыканты, но фольклор и классическая музыка всегда звучали у нас дома. Мой дедушка очень хорошо пел армянские народные песни. Недавно я нашла одну них на youtube в исполнении Павла Герасимовича Лисициана, выучила слова и сама пою ее в концертах, соло.

Все дети в нашей семье, и я, и два моих брата, учились в музыкальной школе. Один брат был скрипачом, другой ходил на уроки фортепиано. Фортепиано занималась и я. Пела в хоре, часто солировала. Помню, у нас в школе поставили маленькую детскую оперу… Вообще я много пела и дома, и где только возможно. Но намерений стать профессиональным музыкантом тогда не было. Оперные певцы казались мне какими-то сверхъестественными людьми. Мы с родителями решили, что я буду врачом. Я собиралась поступать в медицинский вуз, занималась химией, и биологией и т.д.

Мой родственник оперный певец Ара Аванян предложил мне прослушаться у профессора Ереванской консерватории Сергея Даниеляна — народного артиста Армении, певца, который долгие годы был солистом Ереванского театра оперы и балета. В Бакинском музыкальном училище он учился у того же преподавателя, что и Муслим Магомаев. Обладатель красивого драматического тенора, он был очень известен исполнением партии Радамеса в опере «Аида» (спел ее около 300 раз). Ярчайшими его партиями были также Отелло и Герман. Сергей Петрович сказал, что мне стоит заниматься пением, что у меня есть данные, и в тот же год я поступила в консерваторию. В жизни сразу все изменилось. Через несколько месяцев я уже участвовала в концерте. Мне повезло с профессором. Сергей Петрович мне очень много дал. Самое главное: внушил любовь к делу.

Мы начали со старинной музыки: Монтеверди, Гендель, Бах, Глюк. Голос стал развиваться быстро, и скоро мы перешли на романтический репертуар. На втором-третьем курсах я учила арии, потом мы стали делать целые оперные партии для центрального меццо-сопрано. К окончанию консерватории я знала несколько от начала до конца, в том числе Амнерис, Кармен. На пятом курсе я уже была стажером в оперном театре, где мне доверили партию Полины в «Пиковой даме». Поскольку многие из этих опер Сергей Петрович пел, а их музыку знал наизусть, работать с ним над партиями было очень интересно.

— Вы ведь учились и в аспирантуре Московской консерватории?

— Да, в 2002 году я довольно легко поступила, около четырех лет жила в Москве, училась, много концертировала. Познакомилась с Зарой Долухановой, брала у нее уроки, ходила к ней домой. Мы готовили арии (Кащеевну и Эболи), кое-что из камерного репертуара (например, романс Рахманинова «В молчаньи ночи тайной»). Много работали над филировкой, и это получалось. Помню, я принесла Заре Александровне песню Комитаса, которая называется «Абрикосовое дерево». С какой досадой она говорила: «Как жаль, что раньше не знала эту музыку…»

— Насколько часто музыка Комитаса звучит сейчас в Армении?

— Музыку Комитаса исполняют в Ереване часто. Особенно в этом году, когда празднуется 150-летие со дня его рождения. Композиторы используют его мелодии, меняя аккомпанемент, делая аранжировки для оркестра, разных камерных ансамблей. Я решилась на эксперимент: в декабре буду петь Комитаса под аккомпанемент духового квартета, контрабаса и фортепиано.

— До вашего концерта я почти не знала музыку Комитаса, она стала для меня настоящим открытием: в ней есть и естественная красота, и тонкость…

— Эта тонкость от ее духовности. Духовная музыка звучит интимно, ее невозможно исполнить с криком, с надрывом. Комитас был глубоко духовным человеком, он был черным монахом, учился в семинарии, позднее получил музыкальное образование в Берлине. Он посвятил два десятилетия изучению армянской духовной музыки, расшифровывал древние армянские невмы («хазы»), осуществил многоголосные обработки средневековых монодических церковных распевов. Во время службы в армянских церквях по всему миру исполняются литургии двух композиторов: Макара Екмаляна (учителя Комитаса, одного из величайших армянских композиторов) и самого Комитаса. Литургия Екмаляна — для смешанного хора, Комитаса — для мужского хора. Они очень разные. Но одна красивее другой. В основе обоих литургий — монодия, средневековые духовные мелодии.

— Наибольшую часть вашей программы составили песни Комитаса, точнее, наверное, его обработки народных песен?

— Да. Комитас собирал армянские, турецкие, курдские песни, записывал их, изучал, стремился, обрабатывая армянскую музыку, снять всякие инородные наслоения. Благодаря Комитасу мы имеем наичистейшую армянскую музыку. Кстати, он говорил, что духовная музыка и фольклор — это брат и сестра, их нельзя отделять друг от друга.

— Судя по разнообразию музыки Комитаса, исполненной вами в концерте, и по вашим комментариям, звучавшим в нем, ваш интерес к ней глубже, чем бывает у обычного исполнителя-вокалиста.

— Это мои корни, моя сущность. Я думаю, те люди, которые внесли вклад в культуру, сделали для страны больше, чем те, которые завоевывали другие страны. Был царь Тигран II Великий, который присоединил к Армении огромные земли на Кавказе и в Малой Азии. Как говорят у нас, Армения была «от моря до моря». Сейчас мы этого не имеем, остался маленький клочок земли. То достояние, которое нам оставил Комитас — непреходяще, оно вечно. В Ереване есть Музей-институт Комитаса, там можно получить много информации о нем, его ноты, фотографии, рукописи. Сохранились записи того, как он сам поет и песни, и духовные мелодии.

— Я обратила внимание на вашу манеру исполнения этой музыки, в какой-то мере отличную от привычного академического пения.

— Конечно, эту музыку нужно исполнять более деликатно. Без излишней эмоциональности или даже агрессивности, которая есть в оперных ариях. В этой музыке ничего специально «озвучивать» не нужно. Просто нужно доносить смысл слов. Исходя из текста, из мелодии, голос сам по себе начинает звучать по-иному. Хотя народному исполнителю все равно было бы не просто это спеть. Поэтому музыку Комитаса поют, в основном, академические певцы.

— Интересно было бы уточнить, что такое простое, «естественное» звучание голоса. Мне кажется, нижний регистр вашего голоса звучит насыщенно, глубоко. А верхние звуки –– несколько облегченно.

— Да, они не похожи на высокие ноты Хабанеры или арии Эболи. Здесь эмоциональное наполнение совершенно другое, более лирическое. Если даже речь идет о страданиях, тон их выражения абсолютно другой. Верхние ноты должны звучать округло, но часто можно спеть их легче, проще, так сказать, фальцетным звучанием.

— На меня произвел впечатление стиль обработок Комитаса для голоса с фортепиано. Фактически это вокальная монодия, тонко (наподобие вуали), в духе импрессионистов, «подсвеченная» партией фортепиано. В исполнении Карины это было замечательно услышано…

— Вы правы. Комитас дает мелодиям такой аккомпанемент, при котором мелодия не теряет свою значимость, ценность. В этой музыке очень много элегантности. Она не стареет со временем, она всегда новая.

— Песни Комитаса звучат на армянском языке – о чем они? Какие вам наиболее близки?

— У Комитаса есть две песни о журавле. Обе глубоко трагические. Это песни об одиночестве, о тоске людей, оказавшихся вдали от родины: обращения к журавлю, который летит в сторону родины, передать привет родителям, любимому. В этих песнях много боли. Есть у Комитаса и любовная лирика, песни бытового, шуточного плана. Одна из них, которая была в концерте, называется «Я не могу танцевать». Она о молодой жене, которая хочет танцевать, но не может: у нее болит животик, натерла ножки (туфельки старые), она хочет танцевать, но свекровь будет ворчать. Это грубый перевод, но текст такого плана.

— Во втором отделении были произведения композиторов второй половины ХХ века Авета Тертеряна, Эдуарда Абрамяна и фортепианные прелюдии Эдуарда Багдасаряна в исполнении Карины Погосбековой. Из них самой необычной показалась вокальная музыка Тертеряна, который известен, прежде всего, как симфонист, и эта музыка совсем не похожа на его симфонии.

— Да, я хотела показать развитие армянской композиторской школы. Если показать романсы Тертеряна человеку, знакомому только с его симфониями, то он не поверит, что это Тертерян. То, что я пела, — его романсы студенческих лет (один из них — «Соловей и роза» на стихи Пушкина — на русском языке). Они прекрасны. В одном из них («Подожди, я приду» на слова Ованеса Шираза) моментами можно почувствовать и зрелый стиль Тертеряна. Я поняла это во время исполнения, хотя сначала эти романсы мне казались, скорее, традиционно европейскими.

— Ваш с Кариной концерт «Музыка камня» в галерее художника и скульптора Николая Никогосяна был частью вашего концертного турне?

— Мы выступили с той же программой в Петербурге, а из Москвы я уехала в Литву, где спела ту же программу в Клайпеде и Вильнюсе (там была другая пианистка – Нара Степанян). Концерт во францисканской церкви Клайпеды мне помогла организовать армянская община. Там немного армян, но это очень интеллигентные и сплоченные люди — врачи, музыканты, писатели, преподаватели... Я была в восторге от них. А концерт в Вильнюсе прошел под патронатом посла Армении в странах Прибалтики Тиграна Мкртчяна.

И все же галерея «Нико» в Москве — место, в котором армянская музыка звучала по-особенному. Вокруг нас было несколько скульптур, изображавших Комитаса, и его портрет. Справа от меня была скульптура поэта Аветика Исаакяна, стихи которого звучали в романсах Абрамяна и Тертеряна. Я думала: как много у меня слушателей, которые, наверное, радуются тому, что мы сейчас исполняем их музыку и стихи. Помимо зрителей, они тоже присутствуют…