Тогдашняя моя жена до поры до времени играла на инструменте фабричной работы. Но это не фабрика, подобная тем, на которых штамповались в СССР ученические скрипки, похожие друг на друга, как однояйцевые близнецы. Речь об одной из немецких скрипичных фабрик, где скрипки «строили» мастера. Каждая из них обладала какой - никакой индивидуальностью. Фабрика же, к которой такой мастер был приписан, обеспечивала его рабочим верстаком и, главное, деревом. Ведь для скрипки необходимо дерево не просто определенных сортов (для разных ее частей особых!), но выдержанное, то есть хранящееся, прежде чем пойти в дело, много лет. Еще и поэтому, кстати, лучшими мастерами в знаменитых семействах, вроде известных всем Страдивари и Амати, были не родоначальники династий, а их потомки второго или третьего поколений, получавшие дерево для своих инструментов по наследству.

Разумеется, фабричные мастера были не чета тем легендарным. Особыми секретами они не владели, но ремесло свое знали. Поэтому и скрипки их были качеством похуже, но ниже определенного стандарта не опускались. У каждой такой фабрики был свой «лейбл», помещавшийся внутри инструмента на нижней деке: как у великих. Между прочим, копировалось иногда не только местоположение клейма – воспроизводился и его вид. Поэтому и доныне несведущие люди иногда находят где-нибудь на чердаке или в чулане «скрипку Страдивари». Знатоки, слыша о таких находках, ухмыляются: обнаружилась очередная «немецкая фабрика», которая снабжала инструменты своих мастеров копией славной подписи.

Скрипка, на которой играла моя жена, за Страдивари себя не выдавала. А если бы и выдавала, то была бы легко разоблачена: слишком незавидно звучала. Такие инструменты в нашей среде иронично называли «Самовариусами». И ближе к окончанию консерватории, к дипломному экзамену, стало ясно, что скрипку нужно менять. Требований было два: чтобы качеством получше, но ценою подешевле.

Противоречивость исходных условий была такова, что сыскать подходящий инструмент оказалось непросто. В конце концов один наш приятель родом из Орджоникидзе (прошлого и нынешнего Владикавказа) посоветовал обратиться к мастеру из этого города. Мастеров там было два. Один из них, Александр Полянич, был всесоюзно известен, скрипки его довольно высоко котировались, а потому стоили недешево. Другой, по фамилии Фомин, за пределами родного города известен не был, поэтому цены не заламывал. Но приятель сказал, что скрипки он делает неплохие. Мы с Фоминым списались и летом отправились на «смотрины».

Скрипка, которую он для нас приготовил, обладала довольно сильным тоном. Тембром особым не отличалась, но звучала вполне прилично. И цена не кусалась. Деньги мы за нее заплатили, но с собой нам мастер скрипку не дал: объяснил, что шейку инструмента, на которой находится гриф, он сделал из сравнительно молодого дерева и оно еще может «играть», то есть непредсказуемо выгибаться. Поэтому он некоторое время должен подержать скрипку у себя, чтобы последить за ней, как следят в роддоме за новорожденным. Мастер обещал через пару месяцев, когда дерево устоится, прислать инструмент по почте.

В назначенный срок мы получили посылку – деревянный ящик, похожий на детский гробик, в котором в опилках покоился футляр с нашей скрипкой. Первое, но, как вскоре выяснилось, не последнее путешествие в своей жизни она перенесла неплохо. И жена, отложив свой «Самовариус», принялась ее обыгрывать, приспосабливаясь к ней и приспосабливая ее к себе. Этот процесс сродни приспособлению друг к другу двух людей в браке. И горячая любовь, как и у людей, порой может смениться полным взаимонепониманием. Не сходятся характерами и все тут.

В нашем случае царили любовь и согласие. И вдруг... Молодое дерево все-таки «взыграло». Видно, рано его пустили в дело. У нашего мастера не было в роду предшественников, которые запасли бы для него нужный материал, да и запасов немецкой фабрики, на худой конец, он тоже не имел. Гриф на «взыгравшей» шейке выгнулся чуть ли не дугой. Что делать? Созвонились с Фоминым, он объяснил, что, видимо, сказалась перемена климата, и велел прислать скрипку ему. К счастью, ее «гробик» у нас сохранялся, и скрипка пустилась в новое путешествие. А жена снова вытащила из шкафа свою старую сожительницу, гнусавую, но покладистую...

Примерно через месяц, после курса лечения, новая скрипка вернулась в полном порядке. Больше она на новый климат не реагировала, вела себя прилично, и казалось, что на этом ее приключения закончились, как заканчиваются все сказки: «Стали они жить-поживать да добра наживать». А об этом и рассказывать неинтересно. Но у нашей скрипки на роду было написано другое.

Кража

В консерватории, где мы занимались, а позже работали, в коридоре на третьем этаже стоял стеллаж – этакая деревянная этажерка с широкими полками, на которых студенты, как правило, оставляли футляры со своими инструментами. Мы проводили в консерватории порой целые дни и брать вечером футляр со скрипкой домой, зная, что утром с ним придется тащиться в переполненном троллейбусе или трамвае, возвращаясь сюда же, не хотелось. На входе в консерваторию сидели вахтерши, чужих они без особой надобности не пускали, так что за сохранность инструментов мы были спокойны. Да и не скрипки Страдивари ведь у нас тут лежали.

Но однажды утром моя жена, подойдя к знакомому стеллажу, своей скрипки не обнаружила. Сначала не очень взволновалась – решила, что все перепутала и накануне оставила инструмент в классе, где мы занимались. Такое у нас тоже практиковалось. Однако и там скрипки не оказалось. Стали вспоминать и уверились стопроцентно, что оставили футляр именно на стеллаже. Может, кто-нибудь взял поиграть? Это было бы странно, чужие инструменты никто, как правило, не брал, как не берут напрокат чужую супругу. И все же, чего не случается. Но студенты и преподаватели все прибывали, о скрипке же не было ни слуху, ни духу.

Вахтерши на расспросы отвечали, что чужие в тот вечер и то утро в консерваторию не заходили. Скрипку явно взял кто-то свой. Но кто? И куда он ее денет? Музыкальный мир в провинциальном городе тесен, все друг друга знают, никому чужую скрипку не продашь. Скорее всего, человек попробует переправить ее в другой город. У нас училось много иногородних студентов, но до ближайших каникул было далековато, а внеурочный отъезд кого-либо из них сразу обратил бы на себя внимание. Значит, скрипка пока еще должна быть в городе. Более того, она, скорее всего, припрятана где-то поблизости, ибо расхаживать с чужим футляром похититель, если он «свой», вряд ли стал бы, есть риск натолкнуться на знакомых. Но поиски по классам и консерваторским закоулкам ничего не дали.

Что делать, обратились в милицию. Следователь, человек с тусклым лицом участкового милиционера, пришел, осмотрел место происшествия, опросил свидетелей. Велел явиться к нему через несколько дней. Когда мы пришли, он снова обо всем порасспросил, задавая те же вопросы, что и раньше. Вяло сказал, что дело безнадежное. Скрипка, скорее всего, уже давно куда-нибудь переправлена. Мы изложили ему свои соображения на этот счет, но он, в отличие от нас, не был уверен в бдительности вахтерш и не исключал, что скрипку из здания вынес кто-то чужой. Человек рисковал, что ее увидят у него в руках и узнают? Да как ее узнаешь-то, если все скрипки друг на друга похожи? Мы стали горячо убеждать его, что это только советские фабричные скрипки похожи одна на другую, как куклы, а скрипка, сделанная мастером, индивидуальна, как человек. Да и на футляре у нас был не стандартный чехол, изготовленный кустарем, а особый, сшитый из брезента моей мамой. Он выслушал недоверчиво и повторил, что дело безнадежное, поэтому он его вынужден закрыть.

Мы ушли несолоно хлебавши. Консерваторское начальство запретило оставлять скрипки на стеллаже и в классах, а жена вновь вернулась к постылой и никому не нужной старой скрипке. Как мы думали, навсегда, ибо насобирать денег на еще один инструмент не представлялось возможным, а наша кавказская уроженка исчезла, казалось, без следа...

Возвращение

Кража случилась поздней осенью, в самый канун зимы. А весной ко мне вдруг подошел один из консерваторских технических работников (жены в тот момент в консерватории не было) и сказал: «Мы там в лодке футляр со скрипкой нашли, пойди посмотри, не ваша ли». Дело в том, что в консерваторском дворе стояли металлические автогаражи. А на крыше одного из них хранились зимой две большие моторные лодки, которые летом использовались для нужд консерваторского спортлагеря, размещавшегося на одном из ближайших волжских островов с поэтичным названием Дубовая Грива. Лодки зимой клали друг на друга, одну днищем вниз, а другую на нее, днищем вверх, чтобы снег не насыпался ни в ту, ни в другую. И когда весной перед началом навигации верхнюю лодку сняли и обе стали приводить в порядок, то под сиденьем нижней обнаружили футляр со скрипкой.

Я ее сразу узнал, хотя она размокла, даже раскисла – ведь влага-то в нижнюю лодку все равно проникала в изобилии! Но скрипка мастера узнаваема в любом виде, что бы ни думал несостоявшийся Шерлок Холмс из районного отделения милиции. Но что с ней теперь? Снова позвонили ее создателю, объяснили ситуацию. Он был немногословен: «Присылайте». И бедная скрипка опять улеглась в свой ящик, чтобы отправиться в очередное путешествие в родную для нее столицу Северной Осетии.

Детективные размышления

Пока она путешествовала, и пока ее приводили в чувство, мы размышляли, что с ней могло произойти. Догадка была только одна, и по ней дело происходило так. Скрипку все-таки взял кто-то из своих. Понимая, что, выходя с ней из консерватории, он может столкнуться с хозяйкой, которой не объяснишь, чего это он вдруг отправился с чужим инструментом куда-то, незадачливый вор решил временно припрятать скрипку где-нибудь поблизости. Зная, что во дворе стоят лодки (чужой человек вряд ли мог до этого додуматься), он решил спрятать скрипку в одной из них, переждать, пока пройдет шум, связанный с похищением, и вынести ее подальше. Но тут он и просчитался! Скорее всего, скрипка была вынесена во двор поздно вечером, а рано утром лодку водрузили на крышу гаража, прикрыв ее другой. Скрипку, припрятанную под одним из сидений и прикрытую ветошью, никто не заметил. Похититель обнаружил позже, что добыча уплыла у него из-под носа, но поделать ничего не мог: в одиночку поднять тяжеленную лодку невозможно, а просить ведь никого не будешь...

Эпилог

Вскоре скрипка вновь вернулась на волжские берега, живая и почти здоровая. Почти, потому что перенесенные приключения все-таки сказались: она стала звучать чуть менее ярко. Но зато, как ни странно, тембр ее несколько облагородился, как обогащается порой от переживаний голос человека. В ее ящике позже, когда меня забрили в армию, прислали в часть мою скрипку. А сама наша заслуженная путешественница продолжает служить верой и правдой до сих пор. Одно время на ней играл я, потом ученица жены. Затем она вернулась к своей хозяйке и снова служила ей. В 2017 году Лиза, увы, покинула этот мир... Скрипка теперь у нашего внука, который, отправляясь с Большим театром на гастроли в жаркие страны, берет ее вместо своей. Своя-то у него классом повыше и ценою подороже, но кто знает, как она перенесет резкую перемену климата. А бабушкина прошла такие испытания, что ей ничего не страшно!

На фото: Героиня рассказа (слева) рядом со скрипкой французского мастера