Дирижера звали Григорий Кондратьевич Ершов. В мои времена сходство с Паганини он потерял, а вот на Листа, только постаревшего, был по-прежнему похож. Тем более что всегда ходил в бархатной курточке и с бантом вместо галстука. Этакий артист из "ранешнего времени". В начале 1960-х, когда я его узнал, он уже давно не руководил городским оркестром, да и из саратовского драматического театра, носившего тогда универсальное имя Карла Маркса, Григорий Кондратьевич, заведовавший там одно время музыкальной частью, давно ушел. В мои времена он был дирижером оркестра Центральной музыкальной школы Саратова (ее по старой памяти все называли Республиканской, потому что когда-то она была не местного, как все остальные ДМШ, а республиканского подчинения). Но знаменитостью Ершов оставался по-прежнему. И вовсе не благодаря Федину!

Лучшие наши струнники вышли из Республиканской школы, и все они прошли азы оркестровой школы под руководством Григория Кондратьевича. А самое главное, все музыканты в Саратове знали историю о том, как старый дирижер заприметил в оркестре 12-летнего скрипача Юру Симонова и поставил его за дирижерский пульт, что оказалось для юного музыканта судьбоносным. Юрий Иванович стал известным маэстро. Сейчас он возглавляет академический симфонический оркестр Московской филармонии, в его послужном списке руководство Бельгийским национальным и Оркестром им. Листа в Будапеште, а когда-то он несколько лет был главным дирижером Большого театра, назначенным на этот пост после того, как первым среди советских дирижеров победил в международном конкурсе. Надо отдать ему должное: он никогда не забывает того, кто был его дирижерским "крестным отцом", вспоминая о Григории Кондратьевиче во многих своих интервью.

Мне в Центральной музыкальной школе учиться не довелось, я в детстве жил на далекой окраине Саратова. Но под руководством Григория Кондратьевича все же поиграл немного. Случилось это так. Осенью 1960 года в музучилище, где я тогда занимался на третьем курсе, пришли студенты Саратовского медицинского института. Они решили организовать у себя симфонический оркестр из тех медиков, кто хоть как-то умеет играть. Но поскольку таковых мало, они попросили студентов музучилища помочь им. 

Дирижировать оркестром позвали Ершова. Он и в старости оставался, как и в "Необыкновенном лете" Федина, "худосочным" – кожа да кости. Потемневшее лицо, впалые щеки, но горящие страстным огнем глаза. Он весь словно состоял из углов. И дирижерские жесты его были угловатыми и резкими, не слишком удобными для оркестрантов. Однако репетиции были интересными. Образные сравнения, удивительные сведения об исполняемых произведениях, может, не всегда исторически точные, но увлекательные. 

Еще интереснее было разговаривать с ним в антрактах. Он обычно спускался со сцены актового зала мединститута, где мы репетировали, садился на первый ряд, и его окружали все – и будущие музыканты, и будущие медики. К сожалению, у меня была тогда хорошая память. Надеясь на нее, я ничего не записывал. Так что подробности остались в дали времен (в нынешнем году эта даль насчитывает 60 лет). Помню только отдельные детали.

Например, тогда в Саратове гастролировал Игорь Ойстрах. Григорий Кондратьевич, сам скрипач в прошлом, относился к нему критически и все время сопоставлял с прославленным отцом. Вспоминал, в частности, как Давид Федорович ни на минуту не расставался со скрипкой. Единственное доброе слово нашлось у старого дирижера для Натальи Зерцаловой, молодой жены Игоря, приехавшей с ним в качестве пианистки:

– А блондинка-то у него ничего, хороша!

– Какая же она блондинка? – удивились мы.

– А мне в молодости, когда я еще со своей женой не познакомился, нравилась одна блондинка, – объяснил Г.К., – с тех пор я всех хорошеньких женщин называю блондинками.

Из исполнявшегося нами репертуара мне особенно запомнились два фортепианных концерта – Грига и Второй Рахманинова, из которого игралась только первая часть. Солировал студент Саратовского медицинского института Сергей Штерн, потомственный рентгенолог, из музыкального образования имевший за плечами лишь школу-семилетку, но не только справлявшийся с трудностями обоих произведений, но игравший ярко, эмоционально. Впрочем, он и тогда был талантлив во всем, и сейчас: живя в Швеции и оставив по возрасту медицину (ему сейчас 78), он успешно занимается художественными переводами с шведского!..

Я с удивлением понял, что не помню, как умер Григорий Кондратьевич. С удивлением потому, что похороны известных музыкантов в Саратове были событиями заметными, каждое и сейчас стоит перед глазами. А тут – пусто в памяти, и все! Лишь благодаря книге саратовского музыковеда Александра Ивановича Демченко "Два столетия музыкальной культуры Саратова" я знаю сейчас, что родился Ершов в 1881 году, то есть в 1960-м ему было 79. В книге сказано, что умер он в 1961 году. Это могло случиться летом, когда я был то ли на гастролях с симфоническим оркестром Саратовской филармонии (см.: https://gazetaigraem.ru/article/23887https://gazetaigraem.ru/article/23887), то ли на каникулах. Ведь еще весной того года мы с ним репетировали и выступали!

Позже выяснилось, что насчет даты его смерти есть сомнения. Юрий Иванович Симонов отыскал могилу своего учителя на саратовском городском кладбище и поставил на ней памятник. На памятнике указана иная дата смерти – 1962 год (видимо, тоже летом, во время гастролей, отпусков и каникул). Мне почему-то кажется, что она вернее, но утверждать не могу…

Так или иначе, достойный был человек и музыкант!

P.S.: Моя дочь, роясь в старых фотографиях, нашла снимок, запечатлевший Г. К. Ершова с оркестром Центральной музшколы во время выступления в Большом зале Саратовской консерватории. Качество плохое, зато видно, что мы с Фединым не соврали: похож на Листа!