К культовому роману Даниэля Дефо то ли оперетка, то ли комическая опера известного мастера музыкальных развлечений имеет отношение самое поверхностное. За полтора века, отделяющие момент появления литературного «Робинзона» и премьеру сочинения в Opéra-Comique, историю нравственного восхождения авантюриста-плантатора размяли и так и этак в сотне «робинзонад», в том числе пародийных. Поэтому либреттисты Кормон и Кремье в своих фантазиях уже не стеснялись.

Их Робинзона публика обнаружит через шесть лет после кораблекрушения на острове, где просто не протолкнуться от разнообразных действующих лиц. Здесь туземцы племени Тамайо и племени Папайо, пираты, англичанин Джим Кокс, который теперь подвизается на поварском поприще, готовя для аборигенов-каннибалов обеды, и, конечно, Пятница. Сверх того, сюда заявятся невеста Робинзона и ее комиссарского вида подруга со своим кавалером, все эти годы разыскивающие горе-путешественника. Компания, конечно же, угодит в лапы к дикарям. Красавицу Эдвидж, названную здесь Ядвигой, захотят принести в жертву местному божку (и тут-то, на костре, она разольется головокружительным вальсом Conduisez-moi vers celui que j'adore,давно «ушедшим» в мировой концертный репертуар). А ее друзьям Сюзанне и Тоби придется делать выбор – кому отправиться в суп, а кому до конца дней оплакивать жертву кулинарии. Пятница влюбится в Ядвигу и начнет страдать от ревности, что не помешает ему спасти всех бледнолицых от каннибалов и получить в награду от незакомплексованной Сюзанны продолжительные чмоки-чмоки в чумазую щеку. В финале компания, прихватив с собой героя-освободителя, а также земляка Джима Кокса, отправится домой в Бристоль, воспевая тамошний рай с пышно цветущими демократическими свободами и прочими прелестями. И что ж вам там не сиделось? – нарисуется в спектакле вопрос. «Уж лучше скучать по родимым местам, чем сдохнуть от скуки непосредственно там», – как-то так ответят впавшие к финалу в совершенный экстаз путешественники...

Чем пьеска, выточенная, по всему, на коленке между вторым и десертом и положенная на музыку совсем не гениального свойства, соблазнила театр? Александр Титель увидел в ней историю о «блудных сыновьях», ежечасно открывающих мир для себя и для нас. Именно они, настаивает режиссер, летят в космос, двигают науку, творят искусство. Но тителевское толкование знаменитой притчи отличается от ортодоксального так же, как оффенбаховский «Робинзон» – от хрестоматийного (главное – внутреннее перерождение человека – остается за скобками). И космос в этой истории не просматривается, и разбивка в джунглях огородика едва ли потянет на Нобелевскую премию. Тут больше бы подошло романтическое «Безумству храбрых...». Настоящим храбрецом в этой истории окажется Пятница, но и броситься из уютного мирка в неизвестность – тоже поступок. Правда, остроту конфликта отцов и детей режиссер сведет на нет: папенька с маменькой, чуть посопротивлявшись, благословят дитя на вояж. Смахнем сентиментальную слезу (какая прелесть, яблоко от яблоньки...) да, пожалуй, и бросим искать черную кошку в черной комнате: спектакль – не более чем безделушка, отлично вписывающаяся в ковидные времена как средство подсластить пилюлю. Но безделушка имеет цену, только когда филигранно отделана.

Обратный ход

Когда-то давно Титель ставил вечер классической оперетты, где совершил чудо, сообщив обретающимся в ней герцогиням, князьям и «графьям» редкостное благородство. Тогда он подтянул разудалый жанр к опере (которая в своих лучших образцах всегда стильна). Сейчас он с опусом, балансирующим на грани «комическая опера – оперетта», проделал обратную операцию, опростив его донельзя.

Какие аппетитные, острохарактерные образы могли бы родиться в этом спектакле, но вместо них на сцену шагнули среднестатистические герой и героиня, банальный простак Тоби, унылый комик Джим Кокс и два совсем уж загубленных персонажа. Это топорной вырубки субретка Сюзанна, никак не соотносящаяся с актрисой-аристократкой Натальей Петрожицкой, и бесцветный Пятница, хотя за ворохом сена-соломы скрывалась Екатерина Лукаш, из которой только что на фестивале «Золотая маска» вылепили  чудо-Керубино.

А какую игру можно было бы затеять на сцене! Во что – это и есть вопрос режиссерской концепции. Но явилась незатейливая иллюстрация сюжета, чуть вытянутая из азбучных миров с помощью художника Владимира Арефьева. Опытнейший мастер выкатил на газон (который чуть не символ добропорядочной Англии) допотопные садовые машины, подпустив тем самым сладкие ароматы ретро, а на тропическом острове водрузил устремленную ввысь, будто к звездам, недостроенную пирогу – и вот уже пахнуло романтизмом...

Наконец, какую бы конфетку можно было сделать из оффенбаховского опуса такими средствами, как тонкий юмор, остроумный гэг! Но Александр Титель, заранее уточнив, что видит оперу лирико-комической, переложил главную работу по «производству» иронии на Алексея Иващенко (славящийся по этой части бард делал перевод либретто). Сам же блеснул лишь в двух эпизодах, которые оказались напрямую связанными с музыкальной составляющей, над которой в МАМТе поэкспериментировали изрядно.

В каждой шутке есть доля шутка

Первая родится в самых драматических обстоятельствах, которые начали вырисовываться, когда еще и ноты не прозвучало. В отсутствие занавеса заполняющей зал публике была предъявлена сцена, где у задника расположился оркестр, а газончик со всем тем, что и наши дачники выставляют на солнышко для приятного времяпровождения, оказался аккурат перед ним. Актерам и дирижеру Арифу Дадашеву предстоит музицировать без прямого контакта друг с другом? Опасная ситуация, учитывая, сколь щедр Оффенбах на ансамбли. И «Робинзон» не исключение.

Брильянтов по этой части вокалистам предсказуемо произвести не удалось (хотя в спектакле были заняты отлично обученные и даровитые Кирилл Золочевский, Лилия Гайсина, Станислав Ли, та же Лукаш). Оркестру тоже пришлось не сладко. Он периодически терялся за голосами, традиционно настроенными на перелет через оркестровую яму, и даже свои сольные эпизоды отрабатывал с осторожностью. Темпы предпочитал умеренные, блеску подпускал изредка, пружинил с мыслью, как бы не упасть. Неудивительно: тот, кто его вел, – не двуликий Янус, а отчаянно стесненный в свободе и смелости дирижер... Но однажды режиссер попробует его раскрепостить, вдруг выпустив из оркестровой загородки к певцам.

«Это трудное место», – адресует Дадашев зрительному залу и с энтузиазмом бросится собирать ансамбль. Потом как-то незаметно пристроится у накрытого стола. Угостится чайком. Куртуазно обменяется парой поклонов и улыбок с дамами. А пока он отрабатывал забавную сцену, оркестр, что твой Персимфанс, самостоятельно изливал в публику написанное в партитуре (к слову, так и не найденной театром, а потому воссозданной по разрозненным листкам, клавиру, аудиозаписям).

Еще одна режиссерская шутка родится в результате перекомпоновки актов. В МАМТе к первому и третьему присоединили по куску второго и устроили один антракт. В результате симфоническое вступление ко второму оффенбаховскому акту «ушло» в первое театральное действие, став картиной шторма, вынесшего героя на остров. Но чем тогда встретить публику, вернувшуюся в зал после променада и буфета? С музыкальной преамбулой выпустили оканнибалившегося англичанина Джима Кокса. Свесив ноги в зрительный зал, он исполнит под гитарное бренчанье пару «морских» шлягеров – «В Кейптаунском порту» и «Пиратскую лирическую», повествующую о том, что будет, «когда воротимся мы в Портленд». Получите музыкальное вступление, которое плавно перейдет в сцену, тон которой как раз и задает Кокс. Не факт, что любитель шика и блеска Оффенбах от такой самодеятельности не поперхнулся бы. С другой стороны, ему ли не знать, что в оперетте (каковой стал, по сути, его опус в МАМТе) к музыке с придыханием не относились никогда. А потому отдадим должное выдумщикам: из сложной ситуации они вышли неожиданным способом и не без юмора, что уже плюс, учитывая общую незамысловатость спектакля.

На этом можно бы поставить точку. Только еще одно «но». В спектакле пение на русском языке сопровождалось титрами на нем же, а в разговорных сценах «подсказчик» замолкал. В театре уверены, что вокалисты после краткосрочного треннинга заговорят как драматические артисты, не один год постигавшие в «щуках» и «щепках» мастерство сценречи? Зря.

Фото Сергея Родионова