Музыкальный фестиваль «Лето. Музыка. Музей» проводится с 2018 года. Инициатива исходила от директора музейного комплекса «Новый Иерусалим» Василия Кузнецова (с прошлого года – министра культуры Московской области) и художественного руководителя Московской областной филармонии Максима Дунаевского, ставшего президентом фестиваля. Лицо фестиваля и один из его основателей – ГАСО им. Е.Ф. Светланова. Художественное руководство до недавнего времени осуществлял Василий Петренко, а с нынешнего года – Дмитрий Юровский.

«Лето. Музыка. Музей» – едва ли не единственный у нас ежегодный фестиваль open air, посвященный главным образом симфонической музыке, и здесь присутствуют все или почти все факторы, благоприятствующие его проведению на достойном уровне. Во-первых, само место – на территории музейного комплекса, близ Новоиерусалимского монастыря, – притягательное для самой разной аудитории и способствующее ее расширению за счет неофитов в классической музыке. Во-вторых, один из лучших российских оркестров в качестве резидента изначально задает высокую планку. Наконец, в-третьих, первоклассная аппаратура, позволяющая музыке на открытом пространстве – вне естественной акустики – звучать без слишком уж ощутимых потерь.

Афиша нынешнего года включала три концерта ГАСО и два – Большого театра, почетного гостя фестиваля, выступавшего здесь впервые. Центральное место в программах было отведено музыке самого Рахманинова, однако, согласно концепции Дмитрия Юровского, юбиляра окружали старшие современники и наставники: Чайковский, Римский-Корсаков, Танеев, Глазунов и Аренский.

ГАСО под управлением Юровского открыл фестиваль самыми популярными рахманиновскими сочинениями крупной формы – Вторым концертом для фортепиано с оркестром и Второй симфонией. Вадим Руденко сыграл свою сольную партию профессионально безупречно, хотя и без особых откровений. Для оркестра (и/или звукорежиссеров) первое отделение в какой-то мере стало настройкой на специфическую акустику, зато уже во втором музыканты чувствовали себя в ней как рыба в воде.

Выступавший со вступительным словом перед началом каждого отделения Ярослав Тимофеев немало сделал для того, чтобы соответствующим образом настроить аудиторию. Правда, его трактовку Второй симфонии бесспорной не назовешь, и она, как стало ясно чуть позднее, во многом расходилась с дирижерской. По Тимофееву, эта музыка – все больше про природу, про смену времен года. Нельзя сказать, чтобы этого не было у Рахманинова, да и видеопроекции по ходу симфонии отталкивались как раз от такой ее трактовки. Однако у Дмитрия Юровского природа присутствовала лишь «в фоновом режиме», тогда как главным героем симфонии был все-таки человек со всеми его «приключениями мыслей и чувств».

В первой части этот герой, замкнутый в себе, предавался рефлексии, под внешним спокойствием скрывая клокотавшие в нем страсти, то и дело, впрочем, прорывавшиеся наружу. Вторая часть напоминала о «Грезах зимней дорогой» из Первой симфонии Чайковского. Третья недвусмысленно апеллировала к знаменитому Adagietto из Пятой симфонии Малера. Финал же вновь возвращал нас к ассоциациям с Чайковским – только уже с последними симфониями, их смертельной схваткой с судьбой, – и одновременно заставлял вспомнить о «Поэме экстаза» Скрябина. Экстаз этот, с нарастаниями и спадами, ощущался в трактовке Юровского очень явственно, завершалось же все неким многоточием: герой пережил взлет к вершинам счастья, однако судьба где-то рядом и еще напомнит о себе…

Вероятно, интерпретацию Юровского можно истолковать и иначе. Но едва ли кто-то из слушателей усомнился бы в том, что она была стройной по форме, логичной и продуманной по внутренней драматургии и вместе с тем захватывающей эмоционально.

Между двумя программами с Дмитрием Юровским ГАСО сыграл еще одну с Михаилом Грановским, в которой единственный раз на фестивале совсем не было Рахманинова (на этом концерте я, к сожалению, присутствовать не смог). Юровский же в свою вторую программу включил лишь одно его сочинение – «Рапсодию на тему Паганини» (солировал Иван Бессонов), не менее популярную, чем те же Второй концерт и Вторая симфония. Другим популярным произведением было «Итальянское каприччио» Чайковского. Наряду с этим прозвучали еще и два бесспорных раритета – «Увертюра на русскую тему» Танеева (одна из самых длинных увертюр в истории музыки продолжительностью около двадцати минут) и увертюра к опере «Сон на Волге» Аренского, а также куда более известное, но не то чтобы слишком часто исполняемое «Волшебное озеро» Лядова. Электронная акустика не помешала почувствовать тонкую, ювелирную дирижерскую работу в этом последнем, оценить умение маэстро вдохнуть жизнь в не самые интересные опусы, как та же увертюра Танеева, всерьез увлечься незнакомым сочинением Аренского (захотелось даже услышать «Сон на Волге» целиком). А «Рапсодия…», пожалуй, в чем-то выиграла: благодаря качественной подзвучке фортепиано Бессонов мог сполна отдаваться лирическому вдохновению и демонстрировать свои лучшие музыкантские свойства, не беспокоясь о том, будет ли слышно его за оркестром…

Обе свои программы Юровский завершал одним и тем же бисом – «Пляской мужчин» из «Алеко», как бы перекидывая мостик к последующим выступлениям Большого театра, именно с этой оперы и начинавшимся. В течение двух вечеров Большой играл «Алеко» вместе с «Колоколами» (менялись только некоторые из солистов). Оба произведения ранее уже прозвучали на Исторической сцене Большого практически теми же силами соответственно в апреле и мае.

Я присутствовал на заключительном концерте Большого. По словам кое-кого из участников, накануне было гораздо хуже со звуком. В этот последний вечер дело с ним обстояло в целом благополучно, хотя и со своей спецификой: лучше всего озвучивались солисты, у которых даже каждое слово слышно было вполне отчетливо, что редко встречается в живой акустике. А вот у хора (где подзвучка была общей, а не индивидуальной, как у солистов) как раз слов было почти не разобрать, особенно в «Колоколах».

«Алеко» на поверку превратился едва ли не в семи-стейдж. Никаких сценических атрибутов, правда, задействовано не было, но режиссер Михаил Кисляров проработал с солистами мизансцены, линии поведения, взаимодействия, и это безусловно усилило выразительность целого. Наилучшее впечатление произвели Геворг Акобян (Алеко) и Анна Шаповалова (Земфира). Хороши были также Андрей Валентий (Старик), Константин Артемьев (Молодой цыган) и Ирина Долженко (Старая цыганка). Ну и, конечно, на высоте были оркестр под управлением Алексея Верещагина и хор.

«Алеко» на Исторической сцене я не слышал, а вот на майских «Колоколах» (вместе со Второй симфонией) присутствовал и писал о них. Конечно, трудно сравнивать: в Большом была совсем другая атмосфера, не говоря уже об акустике. К тому же непросто настроиться на трагический лад, когда сцену заливает яркий солнечный свет… Может быть, поэтому на сей раз был немного слабее эмоциональный накал, да и звук оркестра (стараниями «вокалоцентричных» звукорежиссеров) не был столь же полнокровным, но качество в целом оставалось высоким. Филипп Селиванов, продирижировавший «Колокола» в третий раз за полтора месяца, чувствовал себя в них гораздо свободнее и больше заботился о нюансах. Хорошо показали себя солисты – Анастасия Щеголева, Олег Долгов и Андрей Потатурин.

Имелся у фестиваля еще и отдельный общий сюжет, связанный с капризами погоды, что неудивительно при формате open air. В вечер открытия, казалось бы, «ничто не предвещало»: прогнозы сулили отсутствие осадков, но перед концертом дождь, хотя и не очень сильный, все-таки пошел, несколько задержав начало, и в первом отделении все еще давал себя знать. Прогнозы на третий концерт были настолько неутешительными, что велись даже разговоры о возможной отмене. На деле же обещанный сильнейший ливень в полном объеме пролился днем, едва не затопив сцену и практически сорвав репетицию, но зато вечером все прошло благополучно и лишь во время «Итальянского каприччио» слегка накрапывало… А вот Большому театру с погодой повезло безоговорочно. Все «тернии» приняли на себя хозяева фестиваля, к гостям природа оказалась милосерднее.

Фото Армана Тадевосяна предоставлены пресс-службой музея "Новый Иерусалим"