Два вечера с РНО

Российский национальный оркестр на прошлой неделе выступал без своего шефа. Открыл он ее концертом в «Зарядье» с Сесаром Альваресом, а завершил в БЗК двумя программами с Иваном Никифорчиным.

В «Зарядье» РНО под управлением испанского маэстро играл исключительно русские произведения, что уже само по себе подогревало интерес. Первое, прокофьевское, отделение Альварес начал с сюиты из «Ромео и Джульетты», прозвучавшей очень качественно, хотя и без особых откровений. К тому же в зале словно бы еще присутствовал дух Валерия Гергиева, за неделю до того исполнявшего в этих стенах ту же музыку (пусть и не все номера совпадали), порождая несколько завышенные ожидания. Затем прозвучал Третий концерт для фортепиано с оркестром с солировавшей Анной Цыбулёвой, которой вполне удались не только лирически-сосредоточенные страницы этой музыки, но и ее острый драматизм, типично прокофьевская моторика и многочисленные головокружительные – «пальцеломные» пассажи. На бис пианистка едва ли не еще более превосходно сыграла прокофьевскую прелюдию. Что касается Альвареса, то по-настоящему интересно он проявил себя во втором отделении, где исполнялись «Картинки с выставки» Мусоргского в оркестровке Равеля. Дирижеру удалось соблюсти должный баланс между Мусоргским и Равелем (нередко нарушаемый в пользу последнего), выразительно проинтонировать буквально каждый из эпизодов.

В первый из двух вечеров в БЗК (на втором, рахманиновском, я не был) оркестр исполнял музыку Вагнера и Листа. Солировал Константин Хачикян, великолепно сыгравший Первый концерт для фортепиано с оркестром. Правда, «силовые моменты» показались все же менее органичными для его исполнительской манеры, да и туше в них не было столь упругим и чеканным, какого здесь привычно ожидаешь. Абсолютно в своей стихии Хачикян предстал в нежных лирических фрагментах и изящных руладах, демонстрируя не только техническую свободу, но и обнажая самую душу листовской музыки. И все это – при полном взаимопонимании и даже взаимочувствии с оркестром и дирижером.

Иван Никифорчин отлично продирижировал и все вагнеровские фрагменты, в числе которых были увертюры к «Нюрнбергским майстерзингерам» и «Летучему голландцу», Антракт к третьему акту «Лоэнгрина», «Шествие в Валгаллу» из «Золота Рейна», «Полет валькирий» из «Валькирии». Можно сказать, что он уже – готовый вагнеровский дирижер в концертном формате. Вероятно, когда-нибудь он сможет стать и прекрасным интерпретатором его опер в целом (а в случае с Вагнером дистанция между отдельными фрагментами и целыми операми больше, чем у кого бы то ни было). По всему ощущалось, что программа отработана им с РНО с возможной тщательностью (они, кстати, уже играли ее вместе месяцем раньше). Не менее впечатляюще прозвучала и Вторая венгерская рапсодия Листа в оркестровой версии Карла Мюллера-Бергхауса, которая кажется более интересной и выигрышной, нежели та, которую сделал сам Лист совместно с Францем Доплером.

Между прочим, примерно половина этой программы присутствовала и в мартовском концерте Никифорчина в том же зале с «Новой Россией». Общий момент заключался еще и в том, что как тогда, так и в этих осенних концертах с РНО вместо заявленных в афише «Вступления» и «Смерти Изольды» из «Тристана и Изольды» звучало одно лишь «Вступление». Признаться, прежде такого варианта слышать не приходилось за много, много лет: в концертной практике сложилась устойчивая и абсолютно оправданная традиция исполнять это как единый номер: «Вступление» очень органично переходит в «Смерть Изольды», тогда как исполняемое отдельно выглядит чем-то незавершенным, оборванным на середине… Как удалось выяснить, таково было указание компании «Русконцерт», проводившей все упомянутые концерты в БЗК. Мотивы решения остаются тайной за семью печатями даже для самих музыкантов. Если предположить, что у руководства означенной компании аллергия на слово «смерть», то, спрашивается, почему же оно тогда всякий раз фигурировало в афишах?..

По Рейну с Рудиным

Александр Рудин со своим камерным оркестром Musica Viva представил в «Зарядье» монографическую программу из произведений Шумана. Она стала продолжением начатого еще в прошлом сезоне цикла, включающего все четыре симфонии в обрамлении других инструментально-оркестровых его сочинений. В этот раз прозвучали Третья («Рейнская») симфония и Концерт для виолончели с оркестром. В последнем Рудин вновь выступил сразу в двух лицах. Признаюсь, это обстоятельство вызывало поначалу некоторые опасения: не пойдет ли одно в ущерб другому? Шуман – это все-таки не Боккерини, здесь задачи и у солиста, и у оркестра посложнее. Рудину-солисту, однако, такое «раздвоение» нисколько не помешало. Его поющая виолончель наполняла пространство зала нежной грустью, взрывалась всплесками скорби, радовалась, не переставая при всех этих метаморфозах покорять красотой и благородством тембра. Что касается оркестра, то при таком раскладе он, конечно, вольно или невольно отходил на второй план, сводясь главным образом к аккомпанирующей функции. Но по крайней мере все было сыграно синхронно. К тому же оркестру предстояло взять реванш в последовавшей почти что встык, с двухминутной паузой (концерт шел в одном отделении), Третьей симфонии.

Под управлением Рудина оркестр сыграл ее так, что почти не ощущалось общеизвестных недостатков оркестровки (недаром ведь шумановские симфонии неоднократно переоркестровывались): стильно, качественно и с точным ощущением духа музыки. Вместе с Рудиным и его музыкантами мы словно бы сами плыли по Рейну (чьи воды во второй части, как показалось, струились все же чересчур быстро), проплывая мимо Кельнского собора, а в четвертой части и входили под его величественные готические своды. Интерпретация Рудина была безупречной и впечатляющей, а оркестр играл выше всяческих похвал.

В полукамерном жанре

На этот концерт я шел, прежде всего, из любопытства: совместимы ли в принципе столь камерные жанры, как квартет и квинтет, со столь большим пространством, как КЗЧ? И удастся ли собрать на это публику? Ответ на второй вопрос однозначен: зал был практически полон. Другое дело, что в значительной мере заполнили его неофиты (упорно хлопавшие после каждой части). Магнитом в данном случае оказалось звездное имя солиста – Дмитрия Маслеева. Но те, кто шел в основном на него, просчитались. Нет, Маслеев играл вполне хорошо, но сама роль пианиста в Фортепианном квинтете Брамса отнюдь не такова, как в его же (и не только) фортепианных концертах. Пианист здесь – равноправный участник ансамбля, имеющий совсем немного сольных фраз. И такое соотношение не меняется, кто бы ни был за роялем. В разные годы участниками этого квинтета бывали Святослав Рихтер, Артур Рубинштейн, Гленн Гульд, Лейф Ове Андснес, Елизавета Леонская, Элисо Вирсаладзе, Золтан Кочиш, Владимир Ашкенази, Джон Лилл, Маурицио Поллини, Дежё Ранки, Рудольф Серкин, Роза Тамаркина, Андраш Шифф, Кристоф Эшенбах и другие выдающиеся мастера, но никто из них не пытался тянуть одеяло на себя. И Маслеев в данном случае оказался лишь достойным партнером Квартета Бородина – не более, но и не менее. Они прекрасно сыграли Квинтет Брамса, входящий, несомненно, в ряд его лучших сочинений. Однако Квартет Бородина произвел нисколько не меньшее впечатление, когда во втором отделении выступал уже без пианиста. Исполнение Второго квартета Чайковского показалось даже еще более впечатляющим. Квартет Бородина, в котором давно уже нет его легендарных основателей, создававших его славу, и в нынешнем своем составе остается одним из лучших наших ансамблей малой формы, что с лихвой и продемонстрировал. Это было музицирование исключительно высокой пробы. А Квартет Чайковского, который вообще нечасто услышишь, стал настоящим откровением. Как и сыгранный на бис «Романс» для струнного оркестра Рахманинова.

Так все-таки стоит или нет устраивать концерты камерного жанра в залах подобного масштаба? При таком качестве (ну и, конечно, при условии столь раскрученного, и абсолютно заслуженно, бренда, как Квартет Бородина) – безусловно. Да, при этом он отчасти утрачивает какие-то свои черты, такие как особо интимная доверительность «разговора», приобретая взамен больше пафоса, но тут уже очень многое зависит и от самих музыкантов. «Бородинцы» в соответствии с масштабами зала не только использовали более крупный штрих, но словно бы и укрупнили саму форму, придавая звучанию музыки полусимфонический, или, если угодно, полукамерный характер. То есть это был как бы немножко другой жанр. Очень любопытно было бы послушать в подобном формате и в их же исполнении квартеты Бетховена. Про Шостаковича я и не говорю: его квартеты и так зачастую являют собой камерную разновидность симфоний, а некоторые в качестве таковых порой и исполняются…

И да, идея привлекать публику на такие концерты популярными именами (в данном случае – золотого лауреата Конкурса Чайковского 2015 года) себя вполне оправдывает.