«Идоменей» или «Илия»?

Среди событий, связанных с именем Моцарта, с особым интересом ожидалось концертное исполнение «Идоменея» в КЗЧ с Филиппом Чижевским и Questa Musica, оставившее в итоге весьма неоднозначное впечатление. Первое отделение, скорее, разочаровало. Тускловато прозвучала увертюра, лишний раз напомнив, что исторические «одежды», то бишь инструментарий и соответствующие приемы звукоизвлечения, Моцарту к лицу далеко не всегда. При этом сама партитура предстала в значительно урезанном виде, особенно третий акт. Один из немаловажных персонажей – Арбак – и вовсе исчез. Арий главных героев сокращения, правда, почти не коснулись, хотя кое-где пришлись бы весьма кстати, учитывая, что не все певцы в должной мере справлялись со своими партиями. Речь, конечно, в первую очередь о Сергее Године – Идоменее. Первоначально на эту партию заявлялся Бехзод Давронов, но что-то не сложилось, и Годин был призван в качестве «палочки-выручалочки». Отдадим должное: при всех своих более чем серьезных вокальных проблемах он был вполне убедителен в речитативах и ансамблях, но вот виртуозная ария стала настоящей бедой…

Из всех солистов только Елене Гвритишвили в партии Илии не вызывала никаких нареканий. Ее пение было главным украшением вечера, так что впору было бы именовать оперу «Илия». А вот Дарье Телятниковой (Идамант) откровенно не хватало голоса для драматических и тем более героических эпизодов, зато она была очень хороша в ламентозных и просто лирических. Одаренная Анжелика Минасова весьма неровно спела партию Электры.

Что касается общего музыкального качества, то более или менее убедительных результатов Чижевскому удалось достичь лишь во второй части, оказавшейся вместе с тем наиболее уязвимой драматургически из-за усечения ряда важных эпизодов. В целом этого «Идоменея» я бы назвал полуудачей. Чижевский пока только ищет своего Моцарта. Любопытно, какой получится у него заявленная на следующий сезон «Волшебная флейта».

От Моцарта к Брукнеру

На той же неделе в «Зарядье» ГАСО Республики Татарстан под управлением Александра Сладковского – без всяких претензий на аутентизм – явил нам Моцарта, куда более близкого к идеальным о нем представлениям, но только без вокала. Сначала прозвучала увертюра к «Дон Жуану» – камерным составом, но отнюдь не в камерной трактовке. Сладковский подал ее в духе романтической традиции, крупно и мощно, но без тяжеловесности «большого стиля». Следом – практически в том же ключе, но с более тонкой и разнообразной нюансировкой – был исполнен 20-й концерт ре минор (KV 466) для фортепиано с оркестром с солирующим Энджелом Вонгом. Молодому талантливому пианисту Моцарт оказался абсолютно впору. Прозрачный, мягкий звук, филигранная техника, точное ощущение стиля – все это присутствовало в его игре.

Но все же главное событие вечера – да, пожалуй, и всей прошедшей недели – случилось во втором отделении, где исполнялась Девятая симфония Брукнера. Сладковскому удалось в своей трактовке передать поистине вселенский масштаб этого произведения, вознестись вслед за композитором к горним вершинам духа, проникнуться его мистическими озарениями, не забывая при всем том и о человеческом измерении. Часовая партитура воспринималась буквально на одном дыхании (к счастью, Сладковский не стал использовать так называемый «реконструированный» финал, по большому счету ничего гениальной партитуре не добавляющий, но, скорее, расхолаживающий слушателя). Оркестр оказался полностью готов к Брукнеру, а маэстро явил себя настоящим брукнеровским дирижером. Хотелось бы надеяться, что уже в ближайшем сезоне они представят нам еще что-то из симфоний великого австрийца, чей 200-летний юбилей отмечает в нынешнем году весь музыкальный мир.

…и Листу с Вагнером

Яков Кацнельсон свой сольный концерт в МЗК также начал с Моцарта, посвятив ему все первое отделение, а второе составив из оригинальных сочинений и транскрипций Листа. При взгляде на эту программу представилось странным, что пианист не воспользовался столь очевидной возможностью перекинуть мостик от первого отделения ко второму, включив в нее какую-нибудь из листовских транскрипций произведений Моцарта. Но задумка, похоже, как раз и состояла в том, чтобы предельно усилить контраст между отделениями.

Моцарт у Кацнельсона поначалу казался несколько отстраненным, герметичным. В Фантазии до минор (KV 396), а отчасти и в Сонате фа мажор (KV 280) подчас возникала иллюзия, что играет он не Моцарта, а вовсе даже Баха. Все это, впрочем, отнюдь не выглядело слишком нарочитым, создавая, однако, некую эмоциональную дистанцию между пианистом и слушателями. Преодолеть ее удалось в Сонате до минор (KV 457), прозвучавшей не без некоторого даже оперного драматизма. Она-то и стала наиболее удачной в первом отделении.

Второе, листовское, отделение началось с Баллады №2, предполагающей сверхсильные эмоции, огненный темперамент и блестящую технику. Все это было явлено сполна, как и драматические бездны опуса. Прекрасно удались пианисту экстатическая лирика в «Грезах любви» и выразительнейшая звуковая картина, предвещающая Дебюсси, в «Серых облаках». Но кульминацией вечера стали все же транскрипции сочинений Вагнера. Впрочем, «Песня прях» из «Летучего голландца» – это, скорее, не транскрипция, а фантазия на темы, пожалуй, даже более яркая, чем исходный материал. Кацнельсон исполнил ее с блеском и драйвом. Прозвучавшая же затем увертюра к «Тангейзеру» стала и вовсе исполнительским шедевром. Здесь были и религиозный экстаз, и все соблазны царства Венеры, и переплетение этих диаметрально противоположных начал, а еще – буквально зашкаливающая виртуозность, нигде не переходящая в поверхностность. В исполнении Кацнельсона эта увертюра производила едва ли не более сильное впечатление, чем у иных именитых дирижеров.

Первый бис вновь вернул нас к Моцарту – прозвучал Романс для фортепиано ля-бемоль мажор (KV 205). Вторым стала изумительная «Баркарола» Шуберта – Листа. Между прочим, в репертуаре Кацнельсона имеется немало сочинений Шуберта, включая несколько сонат, и очень бы хотелось, чтобы в ближайшее время он посвятил ему хотя бы одно отделение, а лучше – целую программу.

На шубертовской волне

Пока же Шуберт стал одним из главных героев еще одного замечательного пианиста того же поколения – Сергея Кузнецова, концерт которого состоялся на следующий день в Музее-усадьбе «Царицыно». Предложенная им программа примерно поровну состояла из сочинений Шуберта и Брамса.

Произведения Шуберта – своего рода лакмусовая бумажка, тест на музыкантскую глубину. А Кузнецов сегодня – один из лучших его исполнителей в России. И Соната ля мажор №13 – ее еще называют «маленькой сонатой», в отличие от более поздней, 20-й, написанной в той же тональности – в его интерпретации легко могла бы встать в один ряд с самыми знаменитыми исполнениями, представленными в записях. На бис Кузнецов сыграл еще две, не слишком известные пьесы Шуберта – Менуэт до-диез минор (D 600) и Аллегретто до минор (D 900), и каждую можно было бы причислить к вершинам исполнительского искусства.

Брамс был представлен опусами 116 и 117. Последний, включающий три интермеццо, исполняется гораздо чаще и больше на слуху, нежели первый – Семь фантазий для фортепиано, состоящий из четырех интермеццо и трех каприччио. И здесь Кузнецов также был очень хорош, вновь подтвердив, что романтическая музыка в его лице имеет выдающегося интерпретатора.

Сергей Кузнецов не выступал в Москве уже несколько лет. Тем ценнее инициатива менеджмента Музея-заповедника «Царицыно», вернувшего это имя в нашу концертную жизнь. Будем надеяться, что одним концертом дело не ограничится.

«Маэстро умеет не только…»

Под таким названием в «Геликон-опере» прошел юбилейный концерт Михаила Егиазарьяна. Его имя не то чтобы уж очень на слуху у широкой публики. Даровитый пианист (ученик Наума Штаркмана), он около двадцати лет назад пришел в «Геликон» в качестве концертмейстера. В концертах, устраиваемых театром, Егиазарьян играл и сольные вещи, демонстрируя незаурядный талант, но исполнительской карьеры так и не сделал. Возможно, не слишком-то и стремился, заразившись театральной «бациллой». Вскоре у него появилась возможность проявить себя в качестве актера (сначала без пения), затем певца, и наконец – дирижера. В этой роли он в основном и фигурировал на вечере, посвященном его 50-летию, хотя садился и за рояль. А еще выступал в качестве ведущего.

Программа – более чем изысканная. Даже популярнейший Пуччини был представлен малоизвестным сочинением – квартетом «Хризантемы» в оркестровой версии. Среди других композиторов – Пуленк и Яначек, Корнгольд и Элгар, Пярт и Шабрие, Рихард Штраус и Десятников, Копленд и Барбер. Из более или менее популярного – «Грустный вальс» Сибелиуса, «Мадригал» из «Ромео и Джульетты» Прокофьева. Все это оркестр театра под управлением юбиляра исполнил наилучшим образом. Петь в этот вечер Егиазарьян не стал, зато привлек к участию цвет труппы. Лариса Костюк великолепно спела арию из «Марии из Буэнос-Айреса» Пьяццоллы, а затем – вместе с Еленой Семеновой, Вадимом Заплечным и Сергеем Топтыгиным – ансамбль из оперы «Игра в бридж» Копленда. Анна Гречишкина вместе с Софьей Цыганковой и Валентиной Гофер порадовали сценой из оперы «Гензель и Гретель» Хумпердинка. Замечательная Светлана Создателева (незадолго до этого вернувшаяся из Лондона, где впервые выступила в партии Брунгильды в «Гибели богов» с Владимиром Юровским) очень выразительно спела две песни Рихарда Штрауса в сопровождении оркестра. Но, пожалуй, самым ярким моментом стало выступление легендарной и уникальной Натальи Загоринской с «Тремя песнями на слова Дж. Чиарди» Леонида Десятникова.

Открытием для многих стал 14-летний мультиинструменталист Андрей Зайцев, с которым юбиляр даже поделился титульным слоганом: «Маэстро умеет не только…» Они сыграли Концертное рондо Моцарта ре мажор для фортепиано с оркестром (KV 382), сменяя друг друга за роялем и за дирижерским пультом. Андрей при этом еще и играл на кларнете – основном своем инструменте (хотя на международных состязаниях не раз побеждал также и с блок-флейтой).

В общем, вечер удался на славу. Тому способствовали не только со вкусом составленная программа и качество ее исполнения, но и то, как все было выстроено и подано (режиссер Екатерина Облезова). Два часа без антракта пролетели почти незаметно.