Из написанного в сороковые

Фестиваль «Лето. Музыка. Музей» в «Новом Иерусалиме» проходил уже в восьмой раз, и в третий — под художественным руководством Дмитрия Юровского. Если в предыдущие годы программы выстраивались им вокруг определенного имени, то ныне «точкой сборки» стал конкретный исторический период: афиша была сформирована из произведений, созданных непосредственно во время или же в самый канун Великой Отечественной войны. Ключевыми фигурами здесь закономерно оказались Прокофьев с Шостаковичем, к которым присоединились Хачатурян, Бернстайн и даже Рахманинов. Отдельным сюжетом стала программа, посвященная двойному юбилею отца и сына Дунаевских (125 и 80 соответственно), — последний к тому же еще и президент фестиваля.

Два первых вечера были отданы светлановскому ГАСО — постоянному резиденту фестиваля с момента его основания. На открытии традиционно за пультом стоял сам Дмитрий Юровский. Программа включала Пятую симфонию Прокофьева, Первый концерт для скрипки с оркестром Шостаковича, а также Сюиту из музыки к драме Лермонтова «Маскарад» Хачатуряна. В последнюю, помимо популярнейшего «Вальса» (одного из двух суперхитов композитора наряду с «Танцем с саблями» из балета «Гаянэ»), вошли весьма редко звучащие «Романс» и «Ноктюрн» — музыка в высшей степени качественная и, безусловно, достойная лучшей участи.

Концерт Шостаковича в исполнении Вадима Репина только за последний год мне довелось слышать уже в третий раз, и этот, пожалуй, был лучшим. Знаменитый скрипач не только демонстрировал отличную форму, но и играл с гораздо большей, нежели прежде, степенью вовлеченности. ГАСО во главе с Юровским превосходно исполнили и Шостаковича, и сюиту Хачатуряна, но, пожалуй, особенно хороша была Пятая симфония Прокофьева. А на бис, в качестве жизнеутверждающего финала, прозвучал еще один суперхит — «Марш» из «Любви к трем апельсинам». Эта опера написана, правда, еще в 20-е годы, но у бисов своя логика…

***

На следующий вечер за пульт ГАСО встал Александр Сладковский (мне, к сожалению, не удалось выбраться на этот концерт, в котором, в частности, исполнялась Седьмая симфония Шостаковича). А затем на фестивале дебютировал Большой симфонический оркестр им. Чайковского — и вновь под управлением Юровского. Начали с сюиты из прокофьевской «Золушки», и было очень жаль, что она оказалась слишком короткой. Эту музыку, да в таком исполнении хотелось слушать и слушать. Затем прозвучал Концерт для фортепиано, трубы и струнного оркестра (он же – Первый концерт для фортепиано с оркестром) Шостаковича, который всего месяцем ранее довелось слышать в КЗЧ на юбилейном вечере Дениса Мацуева. Общее между двумя исполнениями – лишь имя трубача, Семена Саломатникова. Партию фортепиано на сей раз исполняла Екатерина Мечетина, и это ее выступление оказалось вполне удачным, хотя, конечно, мацуевского драйва несколько не хватало. Зато его в достатке было у оркестра под управлением Юровского. И если в тот раз успех исполнения обеспечили прежде всего солисты, то теперь по-настоящему высоким было общее качество. Свою изюминку привнесла и музыка Бернстайна – Сюита из мюзикла On the town («В городе»), пронизанная джазовыми ритмами. Музыканты БСО играли ее с нескрываемым удовольствием, передававшимся и публике.

Во втором отделении прозвучали «Симфонические танцы» Рахманинова, законченные композитором в 1940 году и впервые исполненные в 1941-м. Несколькими месяцами раньше довелось слышать их у Юровского в БЗК с ГАСО. На этот раз, казалось, перед нами была во многом другая музыка. И дело не только в том, что стали подвижнее темпы и жестче ритм первой части, но и в общей атмосфере. Сам маэстро после концерта объяснил это принципиально иным самоощущением при работе с другим оркестром да еще и на свежем воздухе…

***

Последнее обстоятельство едва не сыграло роковую роль на следующий вечер, когда на фестивале дебютировала «Новая опера» во главе с Федором Безносиковым, для которого это выступление стало как бы предварительной инаугурацией (с нового сезона, напомню, он вступает в должность музыкального руководителя театра). Менее чем за два часа до начала, вопреки всем прогнозам, разверзлись хляби небесные, и полился ливень такой интенсивности, что уровень воды вскоре превысил десять сантиметров. Все это вдобавок сопровождалось градом, да столь крупным, какого наблюдать еще не доводилось. Концерт в итоге все же состоялся — на час с лишним позже и в одном отделении вместо двух. Впрочем, саму программу если и сократили, то по минимуму.

Этот вечер целиком был посвящен Прокофьеву. В начале прозвучали несколько номеров из «Обручения в монастыре»: оркестровое вступление, серенада Антонио, переходящая в дуэт с Луизой (Алексей Неклюдов и Мария Буйносова), и ария Клары из третьего акта (Валерия Пфистер). Последнюю арию, правда, вряд ли стоило бы включать в концертные программы в таком виде. В более или менее законченный номер ее можно превратить, соединив оркестровую постлюдию с заключительным эпизодом сцены, когда под влиянием встречи с Фердинандом настроение героини резко меняется. А так получается обрыв едва ли не на середине фразы. «Войну и мир» представили знаменитым «Вальсом», арией Андрея (Александр Мартынов), ариозо Наташи (Екатерина Петрова) и арией Кутузова (Владимир Кудашев). «Любовь к трем апельсинам» — «Маршем» (таким образом дважды прозвучавшим на фестивале) и оркестровой версией финала. Далее были исполнены фрагменты из музыки к «Александру Невскому» и «Ивану Грозному» (сольные партии спели Юлия Меннибаева и Илья Кузьмин). Солисты выступали более или менее достойно, и выделять кого-то я бы не стал. Отлично показался оркестр под управлением Безносикова, к которому во второй части программы присоединились также «Мастера хорового пения» Льва Конторовича.

Надо заметить, что звукооператоры на фестивале работают с каждым годом все лучше. И в этот вечер, и в предыдущий (и в меньшей степени, пожалуй, в первый) временами даже забывалось, что мы слышим не живой звук, а «электронный». Многим организаторам отечественных опэн-эйров было бы чему здесь поучиться.

Pianissimo или Fortissimo?

В те же самые дни стартовала московская часть программы летнего фестиваля Pianissimo на площадке Дома культуры «ГЭС-2». В первых двух концертах выступили любимец москвичей британец Джордж Харлионо и турок Фарук Калайджи. Из-за пересечений с новоиерусалимским фестивалем я смог побывать только на третьем и четвертом. В одном выступал Кирилл Роговой, во втором — германский пианист китайского происхождения Рон Максим Хуанг.

Кирилл Роговой — победитель прошлогоднего Grand Piano Competition (где разделил Гран-при с Львом Бакировым). На конкурсе он был самым старшим (16 лет) и одним из наиболее профессионально уверенных участников. Ныне чрезмерная уверенность отчасти сработала ему в минус. Глядя на программу сольного концерта, трудно было отделаться от ощущения, что юный пианист несколько переоценил свои возможности, составив ее исключительно из произведений высочайшей степени сложности, далеко не только технической. Как раз с этой стороной Роговой справился достаточно успешно. Но вот, например, Тридцать первая соната Бетховена ему пока явно не по плечу как музыканту-интерпретатору. Да и вообще браться за последние сонаты Бетховена в 17 лет — чересчур самонадеянно и опрометчиво. Надо обладать поистине гениальной интуицией, чтобы в столь юном возрасте постичь глубочайшее философское содержание и суметь передать его в своей интерпретации. Об интерпретации в данном случае и речи не было. Пианист все играл более или менее аккуратно и достаточно технично (разве только фуги давались ему не без затруднений), не ощущая при этом разницы между ранним и поздним Бетховеном. Последняя часть прозвучала у него совсем уж плоско и поверхностно. Так можно было бы сыграть сонату в классе — с последующим разбором вместе с педагогом, но выносить на публику? В последовавших затем «Венеции и Неаполе» Листа трудно было расслышать и почувствовать не только неповторимую атмосферу этих городов, но и вообще Италии как таковой. Пианисту на данный момент элементарно недостает воображения. Листовский триптих превратился у него в виртуозную салонную музыку, едва ли не единственным содержанием которой стали каскады трелей, пассажей и прочие кунштюки. Что пианисту, несомненно, удалось, так это «Симфонические этюды» Шумана. Пусть даже интерпретация выглядела откровенно заимствованной (пожалуй, более всего у Кисина, трактующего цикл в духе неистового «штурмунддранга»), но Роговой все же сумел в какой-то мере пропустить ее через себя.

***

Если 17-летний Кирилл Роговой, показавший себя пусть и незрелым, но все же несомненно одаренным музыкантом, имеет неплохие шансы вырасти в перспективе в серьезную фигуру – при условии, что у него появится такой наставник, который способствовал бы его развитию как творческой личности, помогал наращивать культурный капитал, – то с 24-летним Роном Максимом Хуангом, выступавшим на следующий вечер, ситуация выглядит более пессимистично. У этого пианиста отличный технический аппарат, вот только он, похоже, так до сих пор и не осознал разницу между музыкой и спортом…

Еще до начала концерта несколько смутила программа, включавшая слишком уж пестрый набор разных по стилю сочинений, некоторые из которых еще и фигурировали в ней не целиком. Три части из пяти в Сонате № 3 Брамса, финал «Героической» Бетховена (в переложении Листа) — подобная фрагментарность допустима на детских и юношеских конкурсах, но в публичном концерте? Когда же пианист заиграл, скоро стало ясно, что лучше бы он вообще оставил в покое как Брамса, так и Бетховена. С его исполнительским стилем (если это можно так назвать) за них не стоит браться. Хуангу бы выступать на стадионах с чем-то эффектно-бравурным и не требующим особых музыкантских качеств. Он, похоже, и мыслит подобными категориями, играя так, словно это не концерт классической музыки, а соревнование по тяжелой атлетике. Час с лишним пианист нещадно колотил не только по клавишам несчастного «Стейнвея», но и по ушам слушателей (впрочем, некоторые из них, приученные именно к такому агрессивному звучанию практически любой музыки, даже кричали ему «браво»).

В этот вечер фестиваль определенно хотелось переименовать в Fortissimo. Будем надеяться, что только в этот. Впереди еще пять клавирабендов, которые пройдут в период с конца июля до середины августа. И, учитывая опыт предыдущих фестивалей, есть все основания ожидать открытий новых имен.

Страсти, сарказмы и барочный оазис

Примерно в те же дни в МЗК сыграла сольный концерт Варвара Мягкова — пианистка выдающегося дарования и неповторимой индивидуальности с элементами юдинской пассионарности. Слушать ее всегда как минимум интересно, а нередко это еще и становится удивительным духовным опытом. Концерт (едва ли не первый сольный в стенах ее альма-матер), как нередко бывало и прежде, оставил впечатления разнообразные и противоречивые. В первом отделении пианистка сыграла attaca Тему с вариациями ре минор Брамса и «Крейслериану» Шумана. Во вступительном слове она мотивировала это тем, что оба сочинения в той или иной мере связаны с Кларой Шуман. Опус Брамса прозвучал с такой степенью романтического неистовства, какого в нем слышать еще не приходилось. Впрочем, в качестве своего рода преамбулы к «Крейслериане» это выглядело по-своему убедительно. С самой «Крейслерианой» дело обстояло сложнее. Здесь было много впечатляющего, но кое-что звучало подчас не без некоторого сумбура. Похоже, пианистка еще недостаточно обыграла это сочинение (одним из косвенных подтверждений стала и возникшая в какой-то момент внезапная пауза с оборванной на середине фразой). Возникали, однако, и иные мысли. В этом сочинении некоторые современники Шумана склонны были усматривать признаки овладевавшей им душевной болезни. И некоторые эпизоды у Мягковой начинали ассоциироваться с чем-то вроде «внутренних тараканчиков» композитора…

Хороши в целом были прокофьевские «Сарказмы» во втором отделении, без перерыва перешедшие в сонаты Скарлатти. Это сочетание уже не показалось столь же логичным, как Брамс и Шуман в первом отделении. Прокофьев (в отличие, например, от Стравинского) с барокко практически нигде не пересекается. Пожалуй, именно сонаты Скарлатти и стали самой гармоничной частью программы. Здесь, правда, тоже попадались сыроватые номера, но были и настоящие перлы. Особенно впечатлила прозвучавшая в начале Соната ре минор (K 213), интерпретация которой у Мягковой, пожалуй, мало в чем уступала записям Трифонова и Плетнева. А на бис она сыграла опус одного из самых любимых своих композиторов — «Русскую сказку» Метнера. И это было более чем достойное завершение программы.

***

Завершен очередной концертный сезон. Впрочем, на некоторых площадках концертная жизнь продолжается, да и фестивали никто не отменял. О событиях межсезонья я поведаю читателям в следующем обзоре уже во второй половине августа.