Поводов вспомнить о забытом спектакле было несколько. Это и вердиевский юбилей, и открытие Новой сцены, оснащенной по последнему слову техники, и сотрудничество Валерия Гергиева с выдающимся драматическим тенором Александром Антоненко, справедливо считающимся одним из лучших исполнителей заглавной роли в «Отелло», в свое время разучившим эту партию с самим Риккардо Мути.

Впервые перед петербургской публикой Антоненко блеснул в концертном исполнении оперы, прошедшем летом 2012-го в рамках «Звезд белых ночей». Через год вместе с Антоненко Гергиев исполнил первый акт «Отелло» на летнем фестивале в швейцарском Вербье, где главными сценическими партнерами «ревнивого мавра» выступили Анна Нетребко (Дездемона) и харизматичный баритон Алексей Марков (Яго).

Три солиста определили успех предпоследнего вердиевского шедевра и на премьере в Мариинском театре 22 декабря. Выступившие в первом составе Антоненко, Марков и литовская сопрано Асмик Григорян показали высший класс мастерства, а нервно пульсирующий под руками Валерия Гергиева оркестр добавлял остроты и динамичности всей драме.

Само сценическое действо и визуальный ряд по сравнению с эскизной постановкой шестилетней давности были сильно изменены – за прошедшие годы Василий Бархатов успел набраться и собственного опыта, и опыта европейских оперных режиссеров. Драма стала более осмысленной и логичной, хотя не обошлось и без досадных моментов. Из несомненных плюсов – лаконичная сценография и, как всегда, великолепная работа художника по свету Глеба Фильштинского. Основной сценический рисунок остался прежним: просторная коробка сцены и возвышающийся на заднем плане маяк. За маяком постоянно шла видеопроекция неба – с бегущими грозными тучами в начале оперы и постепенно редеющими облаками в конце. Технические возможности новой площадки Мариинки позволили добавить детали, невозможные на старой сцене. Так, в открывающей оперу картине бури сцена неожиданно начинает двигаться вверх, и под переживающим на берегу народом зритель видит внутренности корабля и суетящихся среди двухэтажных коек моряков. Однако найденный удачный прием нигде больше не артикулируется, и особенностью режиссерского метода Бархатова все же больше является смакование отдельных деталей, нежели выстраивание естественного драматургического корпуса, в котором все подчиняется неразрывной логике развития.

Основную идею спектакля режиссер определяет как столкновение двух разных ментальностей – непримиримо категоричного Отелло и просвещенной либералки Дездемоны. Цвет кожи и национальность в данном случае, конечно, не имеет значения, также не имеет особого значения время и место действия. Условно военные синие мундиры, которые носят Отелло, Яго и Кассио, использовались и в XIX, и в XX веке, равно как и обстановка рабочего кабинета Отелло, функционера среднего звена, – добротный деревянный стол, кресло, шкаф. Траурные венки и вдовы погибших моряков, осаждающие Отелло с портретами мужей, требуя от него социальной помощи, больше указывают на близость к современности. Но Бархатов прав, что не привязывает действие к конкретной исторической эпохе и не вымазывает главного героя ваксой. Яго – холодный и расчетливый циник (блестящая актерская работа А. Маркова), постепенно плетущий свои сети. В начале второго действия он вальяжно, запрокинув ноги на стол, сидит в кресле своего патрона, обдумывая коварные планы. А во время знаменитого «Кредо» в кабинет вбегают три мальчика, играющие «в войну», и ровно на словах «А там? Забвенье смерти!» один стреляет в другого, и тот понарошку падает. Те же самые дети ловко вырывают платок Дездемоны из рук Эмилии (Любовь Соколова) и передают его Яго. Детские игры, таким образом, оборачиваются взрослой трагедией, развязка которой в драматургическом плане стала самым слабым звеном режиссуры.

Вся сцена последнего объяснения Отелло и Дездемоны происходит на балконе маяка, показываемого крупным планом в черном окне на переднем плане сцены. Во время диалога Отелло сначала накидывает свой бушлат героине на плечи, затем по мере закипания страстей сбрасывает его вниз и начинает (как оно и положено по сюжету) душить супругу. Однако внезапно ревнивец ослабляет хватку, и Дездемона, вырвавшись из смертельных объятий, перелезает через ограду балкона, чтобы броситься вниз. А после заключительной сцены и признания Эмилии, суетящейся на том же маяке балконом выше, в пучину кидается и Отелло. Смысл придуманного самоубийства Дездемоны решительно непонятен и никак не оправдан логически. Лишь божественная музыка Верди и пронзительная игра актеров смогли затушевать эту режиссерскую фальшь.

Впрочем, практика многих постановок в Мариинке неоднократно показывала, что для Гергиева главное – музыкальная составляющая. И если для заново рожденного спектакля будут подбираться достойные солисты, то постановка, несомненно, будет жить и привлекать к себе внимание.