Театру в Петрозаводске, конечно, не угнаться за парижской модой: слишком неравные условия игры. Но то, что свою версию «Иоланты» здесь показали спустя год со времени шумной премьеры в парижской Опере Бастилии, где одноактную оперу вместе с балетом «Щелкунчик» (при участии нескольких хореографов) поставил Дмитрий Черняков, обнадеживает и настраивает на позитивный ход мыслей. Репертуар в этом театре год за годом собирают очень тщательно, учитывая не только скромность бюджета, а это значит и особенности труппы, но и запросы публики, одной части которой, как всегда, хочется, чтобы было красиво, другой – чтобы было о чем подумать после спектакля. Здесь прекрасно понимают необходимость баланса разумного консерватизма и умеренного эксперимента, без которого невозможно полноценное развитие. В труппе, разумеется, есть свои звезды, но в целом она держится за счет относительно крепкого середняка. Лучшие, к сожалению, зачастую вынуждены покидать театр, вслед за ним и город, несмотря на всю его красу, в поисках лучшей доли. Следовало бы заметить, что Надежда Павлова, от которой заходятся в восторге столичные критики после ее грандиозного дебюта в партии Виолетты в «Травиате» Верди, поставленной Бобом Уилсоном в Пермском оперном театре, начинала свой путь на сцену именно в Музыкальном театре Карелии. В нем действительно есть все условия для того, чтобы начать неторопливо и планомерно превращаться в приму. Так, в заглавной партии «Иоланты» в одном из премьерных спектаклей выступила Ольга Маслова, державшая внимание зала своим мягким, но сильным лирическим голосом, ставшим нервом оперы.

Молодой режиссер Василий Заржецкий вместе с художником-постановщиком Юлией Гольцовой показали свои размышления на тему последнего оперного шедевра Чайковского сквозь призму интертекстуальности: нашлось место и сказочности, и скептицизму в адрес пыльной хрестоматийной оптики, и наивности, и отрезвляющему горькому пессимизму. В антракте, когда на занавесе проявились контуры картины, возможно, Данте Габриэля Россетти, стало известно и еще об одном красивом намерении постановщиков связать символизм «Иоланты» с эстетикой прерафаэлитов. Но в сценическую ткань спектакля им удалось вписать лишь два розовых куста с большими шипами – белый и красный. Они выросли словно бы для того, чтобы и самим постановщикам, и вслед за ними слушателям «продираться» к глубинным смыслам этой самой загадочной и мистической оперы Чайковского. Когда Водемон с Иолантой касались этих кустов, в зале ждали, что кто-то непременно наколется и прольется кровь, но все осталось неповрежденным. Впрочем, эта сцена запомнилась как одна из самых удачных и выразительных.

Петербургский приглашенный тенор Роман Арндт сумел вокально-драматически наполнить свой диалог с прекрасной Иолантой как поединок с судьбой (в чем ему прекрасно помог оркестр под управлением Владимира Кулагина). Режиссер наделил этого персонажа даром предчувствовать, дав понять, что герой самим провидением предназначен слепой принцессе как идеальная пара, как тот, кто способен оценить ее трепетную душу. Водемон молниеносно понимает, что перед ним незрячая, когда протягивает ей не букет, а пустые руки, из которых выпали все розы. Режиссер заставил его нервничать и под занавес, когда прозревшая как будто Иоланта подобно голубке начинает биться о стекло неведомых доселе фигур и вместо Водемона налетает на Роберта, вызывая страшнейшую горечь разочарования. Заржецкий сделал все для того, чтобы показать: желанное прозрение, увы, не принесло счастья, оставив героиню одинокой во Вселенной, о которой «говорил» парад планет на видео.

В своем стремлении прочитать историю максимально правдиво, испугать тьмой истины, отчаянно сорвать существующие шаблоны Василий Заржецкий словно бы отвечал урок по теме «Режиссура Дмитрия Чернякова», сохраняя при этом свой авторский стиль. Когда в уголке сцены взгляд выхватил игрушку, маленького единорога, в памяти мгновенно всплыла игрушечная лошадка из берлинского «Парсифаля», в котором вагнеровский герой проживает жизнь, возвращаясь в детство как источник страхов, комплексов и надежд. А началась опера с немой сцены короля Рене, вспоминавшего свою дочь в детстве. Когда же на сцену выкатили единорога в лошадиную величину, не могла не вспомниться скульптура лося из советского парка культуры и отдыха, которая «живет» в «Жизни за царя» Глинки, поставленной Черняковым в Мариинском театре. И белое пальто короля с роскошным меховым воротником впрямую отослало осведомленного зрителя к парижской «Иоланте». Осталось лишь поставить в один вечер еще и «Щелкунчика», чтобы дать петрозаводской публике помечтать о Париже.

На фото Иоланта - О.Маслова

Фото Виталия Голубева