Во время фестиваля «Звезды белых ночей» она с большим успехом исполнила на Новой сцене Мариинского театра трех своих любимых героинь – Аиду в одноименной опере Верди, Зиглинду в «Валькирии» Вагнера и Февронию в «Сказании о невидимом граде Китеже» Римского-Корсакова.

– Млада, как вам пелось на Новой сцене Мариинского театра?

– Пелось хорошо. Хотя мне показалось, что над акустической ситуацией там еще надо работать. Из оркестровой ямы я иногда слышала как будто не те группы инструментов, к которым привыкла, и временами казалось, что пою не вместе с оркестром. В такие моменты становилось не по себе. Но после спектакля мне многие говорили, что все было нормально. Поэтому весь вопрос – в привыкании и большем количестве репетиций.

Голос летел в зал, напрягаться не приходилось. Единственное, что очень мешало, – это слишком яркие запахи краски и прочей строительной химии, но это тоже вопрос времени. Когда все это перестанет быть слишком новым, думаю, там будет хорошо работать. Еще поймала себя на мысли, что было впечатление, причем не у меня одной, будто мы выступали на гастролях, а не в родном театре.

– В вашем немецком репертуаре больше героинь Рихарда Штрауса, но партию Зиглинды в вашей интерпретации можно считать частью золотого фонда исполнений Вагнера русскими певцами. Сложно петь Вагнера?

– Если Вагнера не орать благим матом, то никакой изнашиваемости голоса не будет. Слушатели подчас ждут какого-то особого голоса, но, по сути, сами не знают, чего ждут. Кто-то реагирует на появление новых тембров консервативно, кто-то мирится с тем, что немецкую музыку пытаются исполнять в итальянской манере. Прославленный исполнитель партий Вагнера австрийский баритон Берндт Вайкль однажды сказал мне, что петь по-немецки было модно разве что в период Третьего рейха, а сегодня востребовано так называемое "немецкое бельканто", и он даже написал учебник с разъяснением методики этого стиля. Я неоднократно консультировалась у него по разным вопросам, кроме того он занимался со мной во время постановки «Летучего голландца» в Лос-Анджелесской опере. Вагнера петь трудно не потому, что он как-то может «износить» голос, а потому, что трудно овладеть его стилем. Просто певцам надо поменьше думать о себе и своих трудностях, а побольше – о музыке и об истории, которую мы интерпретируем. От осознания этого становится легче и на душе, и в голосе. Когда ты больше заботишься о том, чтобы порадовать своего слушателя, высшие силы становятся на твою сторону. Вагнер дает артисту раскрыть весь свой потенциал, показать горячую кровь без ложного стеснения. Исполняя его музыку, чувствуешь себя приблизившимся к миру сверхгероев!

– Какие чувства вызывает у вас постановочная версия «Кольца нибелунга» в Мариинском театре?

– Наша постановка пережила столько счастливых и не очень счастливых метаморфоз, что мне уже трудно быть объективной. Мне нравилась наша версия «Кольца», которую делали для гастролей в Баден-Бадене в самый первый раз. Тогда над постановкой работали сам Валерий Гергиев вместе с Мариной Мишук, нашим главным концертмейстером «Кольца», с помощью московского и израильского режиссеров. Получилось довольно эффектно, и публика в Германии была довольна. Потом «шоу» обросло нововведениями и, к несчастью, сокращениями «спецэффектов» и балетного миманса, что превратило спектакль в скучную, стандартизованную рутинную постановку. Поэтому в юбилейный год Вагнера нашу версию тетралогии захотел пригласить только один театр в Любляне.

– В начале 2000-х вы пели Зиглинду на сцене Мариинского театра вместе с Пласидо Доминго, который исполнял Зигмунда. В тот год тетралогия была поставлена только до «Валькирии» включительно, и это был спектакль Готтфрида Пильца.

– На самом деле тогда это получилась версия Доминго. Пласидо срежиссировал свои мизансцены сам. Он настаивал, чтобы я придерживалась версии клавира, доверившись его личному опыту. А Пильц ведь вообще не режиссер – он художник. Странно, почему ему доверили постановку такой монументальной оперы в первый раз, – это, вероятно, был его режиссерский дебют. Он не справился с масштабной задачей, чувствовалась его стремление превратить все в захватывающую "картинку". Доминго сказал, что сам готов сделать нам нормальный спектакль, только надо прислушаться к партитуре Вагнера. И у нас все же что-то получилось, несмотря на глупые скачки по столам... «Режиссер» Пильц не стал тогда выходить на поклоны. Он обиделся, как дитя, и, несмотря на успех у публики, считал, что мы все испортили. Хотя победителей, кажется, не судят.

– На вас в Мариинском театре держится и тяжелый вердиевский репертуар – Абигайль в «Набукко», Леди Макбет в «Макбет» Верди.

– В Мариинском по шесть составов стоит на таком репертуаре. Эти оперы идут постоянно, а меня приглашают очень редко, значит, наверное, и без меня есть кому петь. Но, к счастью, я пою много Верди за рубежом. Кроме Абигайль и Леди Макбет в моем репертуаре еще Аида и Леонора в «Трубадуре». Два больших "В" – Вагнер и Верди дают мне, пожалуй, мой основной хлеб на Западе.

– Вам бы хотелось чаще выступать в Мариинском театре?

– Мариинский театр – настоящая колыбель талантов, и сюда всегда можно вернуться. У Гергиева, слава Богу, есть дерзновенная смелость – он дает людям шанс попробовать себя в разных направлениях. Знаю, что в мире его иногда ругают за то, что он бросается талантами. Но у него исключительно творческий подход к процессу. Искусство – жестокое поле, а театр – не богоугодное заведение. Надо рисковать. Все мы понимаем, что кто-то выплывет, а кто-то потонет. Многие вплыли и даже стали если не звездами, то знаменитостями, но, как я говорю о себе, «не звезда и, может быть, слава Богу». Мне не нужна звездность. Я стала тем, кого называют незаменимым специалистом. Каждый год появляются новые конкуренты, кусающие нас за пятки и думающие, что они намного лучше нас. Но так и мы в свое время думали. Если певец не считает себя лучше других, зачем ему вообще выходить на сцену, отнимать время у слушателя?..