Как я попал в оперный театр

История, как я попал в оперный театр, начинается с того, что я не попал в оперный театр. Точнее, в его оркестр. Я всегда считал себя человеком филармоническим. В оркестре Саратовской филармонии, тогда областной, начал работать на подхвате еще будучи студентом музыкального училища. В 1962 году одновременно с поступлением на вечернее отделение Саратовской консерватории был принят в филармонический оркестр, о чем свидетельствует первая запись в моей трудовой книжке. Затем был перерыв, вызванный переходом на дневное отделение и службой в армии. Но и в эти годы, за исключением трех армейских, меня постоянно приглашали на разовые концерты. А в 1968 году я вернулся туда на постоянную работу и, оканчивая консерваторию в 1969-м, вроде бы, мог не сомневаться, что буду распределен в филармонию.

Между тем, основания для сомнений и даже волнений появились. В 1969-м руководство Саратовского оперного театра решило пополнить оркестр свежими силами. Работать туда никто не рвался, учитывая, что зарплата была примерно такая же, как в филармонии, если не меньше, а нагрузка значительно больше – репетиции и спектакли каждый день. Да и сама работа куда менее интересная. В отличие от филармонии, где репертуар постоянно обновлялся, в опере премьеры были редки. К тому же в филармонию регулярно приезжали приглашенные солисты, а порой и дирижеры, среди которых было немало музыкантов выдающихся. В оперном же театре рутина репертуарная усугублялась рутиной работы с одними и теми же солистами и дирижерами. Гастролеры тут были еще более редки, чем премьеры.

В этих условиях дирекция оперного театра прибегла к единственному доступному в СССР ресурсу – административному. В министерство культуры ушло письмо о бедственном положении театрального оркестра с предложением помочь делу, направив всех выпускников Саратовской консерватории текущего года именно в оперный театр. На что министерство с готовностью согласилось. Слухи об этом дошли до консерватории. Я забеспокоился и сказал руководству филармонического оркестра, что недурно бы оформить на меня персональную заявку, а то неровен час заберут. Меня заверили, что все будет сделано как надо.

Настал день распределения. В кабинете ректора заседала комиссия, в которую была включена представительница министерства. И хотя формально председателем был наш ректор Василий Сергеевич Кузнецов, решающее слово принадлежало именно этой даме. Мне предложили выбрать одно из двух направлений – преподавателем в какую-то тьмутаракань или в оркестр оперного театра. Я возразил, что на меня есть персональная заявка.

– Никаких исключений! – отчеканила министерская дама. – В оперном театре вы нужнее.

– Но ведь я уже работаю в филармоническом оркестре. Забирая меня оттуда, вы вынуждаете их искать скрипача мне на замену. Какой-то тришкин кафтан получается...

– Не умничайте, министерству виднее!

– Тогда я отказываюсь подписывать направление.

– В таком случае вы не получите диплом об окончании консерватории!

В этот момент в разговор вмешался Василий Сергеевич.

– Подписывай, – сказал он мне негромко. – Филармония с оперой между собой разберутся.

Я сдался.

Некоторое время пришлось понервничать, ожидая санкций за неявку на работу по распределению, но обошлось. Между тем, судьба готовила мне встречу с оперным театром.

Прослужив в филармонии два года после окончания консерватории, я стал задумываться. Меня всегда тяготило хождение строем, а всякий оркестр, даже самый замечательный, – это немножко армия, в которой тобой командуют и ты сам себе почти не принадлежишь. А я по складу характера индивидуалист, к тому же склонный к теоретизированию. Вот и решил немного поменять специальность – поступил на музыковедческий факультет.

В тот год, о котором идет речь, я окончил первый курс как теоретик, параллельно преподавал в музыкальной школе и изредка участвовал в программах филармонического оркестра в прежнем качестве.

И тут случилось чрезвычайное событие в оперном театре. Его новый главный дирижер Владимир (Вольф) Михайлович Горелик очень активно взялся за обновление репертуара (после Саратова он работал в Московской оперетте, а затем до самой смерти в марте 2013 года – в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко). Горелик поставил "Евгения Онегина" с молодежным составом солистов, которых активно вводил и в другие спектакли. А чтобы как следует расшевелить своих подопечных позвал спеть заглавную партию в "Тоске" Галину Павловну Вишневскую. Та согласилась, но поставила условие: дирижировать будет ее муж.

Ростропович

В Саратов Мстислав Леопольдович всегда приезжал с особым удовольствием, потому что там жила его двоюродная сестра-пианистка со своим потомством. А в начале 70-х, когда его лишили зарубежных гастролей в связи с тем, что он посмел приютить у себя на даче Солженицына, Саратов вообще остался одним из немногих городов, где народному артисту СССР и лауреату Ленинской премии давали не только выступать, но и общаться с коллегами, со студентами.

Не могу сказать, чтобы те, кому было положено бдеть в нашем городе, совсем уж не ловили мышей. Как Горелику удалось уговорить городское начальство, не знаю. Видимо, в ход пошли финансовые аргументы – опера отнюдь не процветала. Вишневская дала в театре сольный концерт с Ростроповичем за роялем, а также спела в "Тоске", и Ростропович дирижировал. Успех был грандиозным, сборы тоже.

Для такого случая Горелик расширил струнную группу оркестра за счет приглашенных музыкантов, в число которых попал и я. И после этого почти всех приглашенных решено было взять на гастроли в Ростов и Киев. Для столицы Украины в гастрольном плане была заявлена и "Тоска" с Вишневской и Ростроповичем.

Без смычка

Гастроли на Дону начинались раньше, чем у меня заканчивалась экзаменационная сессия, не только студенческая, но и в качестве иллюстратора. Дело в том, что число пианистов среди студентов консерватории всегда значительно превышало количество струнников и для занятий в классе камерного ансамбля пианистам не хватало партнеров-соучеников. Чтобы восполнить эту недостачу, существовал институт иллюстраторов – вольнонаемных струнников, которые играли с оставшимися одинокими студентами-пианистами. Подрабатывал этим и я.

Я выговорил себе право присоединиться к театру позже. Поскольку дорог был каждый день, пообещал выехать из Саратова дневным поездом, сразу после последнего госэкзамена по камерному ансамблю у пианистов. Выпускные экзамены сдавались на сцене Большого зала консерватории, в концертной обстановке, с публикой. Я играл в нескольких камерных составах, все время поглядывая на часы: успеваю? Закончив, влетел в артистическую, лихорадочно упаковал инструмент, схватил футляр и чемодан и устремился на вокзал.

В дороге с удовольствием отсыпался после двойной сессии. В Ростов поезд прибыл незадолго до спектакля. В гостинице я успел только расположиться в номере, перекусить, переодеться и тут же отправился в театр. Представьте мой ужас, когда, открыв там футляр, я обнаружил, что в нем нет смычка! К счастью, у одного из коллег оказался запасной. После спектакля пришлось звонить домой, объяснять маме, кто был в артистической и как их найти, чтобы выяснить судьбу смычка. Смычок нашелся, и мама с очередной театральной оказией передала мне его в Ростов.

Ростовские страдания

Спектакли проходили в местном драмтеатре имени Горького. Построенное в 1935 году в виде трактора его здание было шедевром советского конструктивизма. Когда-то огромный зал вмещал 2200 человек, а на сцену во время одного из первых спектаклей, как пишут историки, был выведен конный отряд! Но в 1943 году театр взорвали отступающие фашисты. Восстановили его только в 1963-м, к 100-летию театра. Зал при реконструкции уменьшили почти вдвое, да и сцена уменьшилась.

По идее за счет этого должны были расшириться служебные помещения. Не знаю, как насчет гримерок, но комната для оркестрантов и оркестровая яма, рассчитанные на небольшой оркестр драматического театра, оказались тесными. Разумеется, в театре не было кондиционера. Кондиционеры в ту пору были редкостью, не знали их и в Саратовском оперном, поэтому, попав позже в Киевскую оперу, где подобное чудо водилось, мы ощутили себя как в раю. Однако в Ростове в оркестровой яме, похоже, не было и обыкновенной вентиляции, и в течение нескольких часов, пока длился спектакль, мы умирали не только от жары и обильного пота, но и от духоты.

Возвращение в гостиницу облегчения не сулило. Ночи стояли жаркие и душные. Днем асфальт плавился на солнце. Мы с завистью смотрели на местных мальчишек, в одних трусах купавшихся в фонтане. Впрочем, вода в нем, скорее всего, была горячей и облегчения не приносила. Удалось несколько раз сбегать на донской пляж, но и река напоминала суп, недавно снятый с огня.

В один из дней всех нас собрали на политинформацию, где выступил представитель саратовского обкома партии, рассказавший о ходе полевых работ в условиях небывалой жары и об идеологической важности гастролей артистов с Волги на Дону и на Днепре. Народ недоумевал, зачем нам все это выслушивать в душном и тесном помещении. И удивлялся, что бы это значило. Некоторые предположения на сей счет у меня явились позже.

Снова Ростропович

Вернее, теперь уже без него. И без Вишневской. В ее книге "Галина" этот эпизод описан. Она отказалась приехать в Киев сама: нужно было отдохнуть, подготовиться к новому сезону. А Ростропович поехал. Ведь ему был дорог каждый жест внимания в условиях, когда его уже не только не пускали за рубеж, но и не подпускали к Большому театру, отменяли записи и хамски давали понять, что он никому не нужен. И еще он решил взять с собой дочек. "Слава согласился приехать, – пишет Вишневская, – и разработал генеральный план: возьмет с собой Ольгу и Лену, поедут на машине до самого Киева, не торопясь, останавливаясь по дороге в разных интересных местах... Выехали на рассвете, набрав с собой разных туалетов, продуктов побольше, вооружившись картами. Первая ночевка в Брянске. А через день к вечеру вернулись в Жуковку с унылыми физиономиями… Оказывается, в Брянске, куда они добрались уже к ночи, их ждала телеграмма из Киева о том, что в связи с переменой программы гастролей спектакли "Тоски" отменяются. Потом нам рассказали, что киевские власти просто запретили появление в их городе Ростроповича, а публике объявили, что он уехал за границу и отказался дирижировать в Киеве".

Не знаю, что объявили публике, подозреваю, что ничего. Просто заменили имя на афишах без всяких объяснений. Да и нам официально просто сказали, что Ростроповича не будет. Слухи о том, что киевские партначальники не захотели видеть в своем городе друга Солженицына, ходили лишь в кулуарах. До оркестра они дошли потому, что на скрипке в нем играла молодая жена Горелика. Но и она знала немного, потому что муж предпочитал держать язык за зубами. У меня же тогда были лишь предположения. Позже их подтвердил сам Вольф Михайлович, когда буквально за месяц до смерти навестил родных в Израиле и позвонил мне по телефону.

Представитель саратовского партийного обкома появился в Ростове отнюдь не потому, что кому-то пришло в голову, будто мы не проведем гастролей на должном уровне без сведений об уборочной страде в Саратовской области. Причина была в том, что, получив программу гастролей, киевские идеологические блюстители нажаловались саратовским. А те, после того как буквально несколько месяцев назад прошляпили Ростроповича, дирижировавшего в Саратове той же "Тоской", решили, что действовать напрямую – навредить самим себе. И послали спецпредставителя уговаривать Горелика отказаться от выступления Мстислава Леопольдовича по собственной инициативе. Однако посланец не преуспел, иначе Ростропович получил бы телеграмму раньше, еще из Ростова. Вольф Михайлович пообещал другое – что сам уговорит киевские власти. Но тут уж не преуспел он. И с горечью, которая слышна была в его голосе даже сорок с лишним лет спустя, сказал мне: "По-моему, Ростропович с Вишневской считали, что во всем виноват я". И сколько я не уверял его, что, судя по тому, как рассказан этот эпизод в ее книге, Галина Павловна так не думала, он печально повторил несколько раз: "Боюсь, что считала именно так..."

***

В Саратов после гастролей я возвращался через Москву. И был поражен тем, что столица вся пропахла гарью, а на улице Горького, глянув от Пушкинской площади вниз, в сторону Красной площади, можно было видеть странную сизую мглу. Газеты, радио и телевидение хранили об этом феномене молчание. И только позже, когда я уже был дома, через "Литературку" просочились первые сведения о горящих торфяниках. Все остальные по-прежнему докладывали, что, несмотря на страшную жару, уборочная страда идет успешно.

Авторское пояснение к фото: 1 - Ростовский драматический театр-"трактор"; 2 - Вольф Михайлович Горелик ; 3 - Ростропович-дирижер